У Дэвиса начался сильный жар и Эймунд решил оставить его в Исторпе, на попечение Уолефа и Инге. Почему сломались перила, выяснить так и не удалось, но Эймунд сильно подозревал, что гибель Дэвиса порадовала бы леди Клотильду, поэтому не торопил его с возвращением.
Дэвис пробыл в Исторпе три недели и ни минуты не пожалел об этом. Это были для него самые чудесные дни. Он грелся у семейного очага Ольдерсонов, как кот греется на весеннем солнышке. Никогда ему ещё не было так хорошо и уютно. Инге вела себя так, будто знакомы они были давным – давно. Она присаживалась рядом с ним о своим женским рукоделием и пока штопала, шила, вязала – болтала обо всём на свете. И это так легко и непринуждённо у неё получалось, что Дэвис сам не заметил, как выложил всё, что накопилось у него в душе за долгие годы одиночества.
Он увлёк её своей мечтой о странствиях, и Инге тоже захотелось увидеть прекрасные далёкие земли, где бывал её отец, и откуда была родом её мать. Теперь они вместе томились желанием поскорее увидеть огромный мир и вместить его в своё сердце. «Как страшно, наверное, умереть и не увидеть всю созданную Богом красоту!» – говорила она. А Дэвис удивлялся её способности всего бояться: пауков, темноты, привидений, одиночества, разбойников. Но вместе с тем Инге любила рисковать, балансируя на грани ужаса и восхищения. Дэвису было с ней легко и интересно. Иногда они беседовали с Уолефом. Поначалу, Дэвису было немного неловко из-за истории с яблоками, и однажды он открылся датчанину, рассказав о том, что заставило его так поступить, о своих чувствах и угрызениях совести.
Уолеф молча, не перебивая, выслушал признание Дэвиса, одобрив его желание всё уладить. Потом сказал задумчиво,
– Я, выходит, тоже тогда виноват, что с отцом твоим так получилось. Не надо было тебе этого видеть. Не подумал я… Вот ведь как! Живёшь, думаешь, что всё правильно делаешь и даже не знаешь, что кого-то обидел.
Дэвис оценил способность Уолефа отвечать на любые вопросы. Даже в аббатстве от их любопытства часто отмахивались или советовали читать святых отцов. Дэвис старательно читал, но святые отцы не всегда давали чёткий и ясный ответ. Уолеф же никогда не отмахивался, всегда старался объяснять просто, избегая цветистых выражений и пространных рассуждений, коими грешила литература того времени.
– Сэр Уолеф, как ты думаешь, что такое ад? – спрашивал Дэвис.
– Черти, котлы, смола, червь неусыпаемый, мучения. Эта картинка тебя не устраивает?
– Не совсем. Тела ведь у меня не будет и что мне тогда смола? Мне же не будет больно.
– А-а, ну я вот что думаю. Ад – это больше душевные муки. Ты ведь понимаешь, что такое ненависть, обида или зависть? Здесь, в нашем мире, у нас это проходит, если человек, конечно,