Гуго поплёлся прочь, ворча как побитый пёс. Бедуин обернулся к остальным, которые удручённые по-прежнему жались у двери – Чего стоим? Расходимся! – приказал он. Потом вдруг внезапно обратился к Дэвису – Ты попал в дурную компанию, парень. А жаль!
Дэвису и другим участникам драки предстоял тяжёлый разговор с канцлером. Некоторым пришлось покинуть Оксфорд. Дэвис отделался пятнадцатью сутками в карцере, на хлебе и воде. Канцлер поначалу тоже хотел его отчислить, но сжалился, учитывая его успехи в учёбе, и оставил в Балиолле на исправительный срок.
На пятый день заключения в подвале за ним пришли. «Выходи, – сказали ему, – за тебя замолвили словечко».
Выйдя на свободу, Дэвис с неприятным удивлением обнаружил, что остался один. Гуго Райнон исчез и больше в колледже не появлялся. Остальные его приятели прятали глаза при встрече с ним и не здоровались, сторонились словно заразного.
В душе Дэвиса снова стала подниматься, затихшая было злоба, которая постепенно вытесняла чувство вины. Он слонялся по университету, пытаясь посещать лекции, но науки не шли голову. Слова, сказанные Бедуином, не давали ему покоя, каждый раз всплывая в памяти и вызывая раздражение.
«Кто он такой, чтобы учить меня?» – возмущался про себя Дэвис. При этом он прекрасно понимал, что Бедуин был прав, и эта его правота раздражала ещё больше. На самом деле это он, Дэвис был виновен. Виновен в гибели Хаули, виновен в том, что струсил перед горожанами, и даже в том, что плясал под дудку Гуго Райнона. Сознавать это было больно и мучительно, поэтому Дэвис всё больше видел виноватым ненавистного туринца, который отказался в нужный момент их поддержать.
В конце – концов, Дэвис окончательно убедил себя в виновности Бедуина и возымел намерение высказать ему всё в лицо, ища для этого подходящий случай. Очевидно, что такой человек уже не станет его другом, но тогда пусть будет хотя бы врагом.
Однажды он забрёл в подвал, где располагался анатомический театр, в котором Бедуин как раз препарировал труп, объясняя, как протекают жидкости в человеческом организме. Дэвис долго смотрел, как студенты увлечёно возятся возле обитого железом стола, такого же, как у Бедуина дома, только более искусно сделанного, на котором лежит бесформенная груда того, что ещё недавно было человеком. Пощёлкивают пинцеты, слышится звук разрываемой плоти. Он долго не решался, но наконец, собрался с духом и спросил:
– Этому тоже не было больно умирать?
Бедуин удивлённо посмотрел на него, оторвавшись от своего занятия. – Что ты сказал? – переспросил он.
– Если бы ты пошёл с нами, Хаули мог бы остаться жив! Но ты струсил. – пояснил Дэвис. От волнения у него пересохло во рту.
Щёлканье пинцетов прекратилось. Повисла неприятная тишина. Студенты не решались даже взглянуть на Дэвиса. Патрик выпрямился, неторопливо снял с себя кожаный