У мусульман принято хоронить покойника сразу, желательно в день смерти. Это связано с тем, что раньше последователи ислама редко использовали гробы, отчего труп начинал разлагаться и дурно пахнуть. Есть и более религиозная причина: чем быстрее умерший магометанин будет похоронен, тем быстрее он попадет на небо и узрит Аллаха. В православии же хоронят на третий день, но с утра или днем. Поэтому когда часы на стене лениво перевалили за десять утра, я не удивился, услышав за воротами кладбища требовательный гудок.
Выхожу на улицу и распахиваю мерзко скрежещущие ворота. Черная «Газель» стоит на холостом ходу, боковые окна тонированы, а за лобовым видно равнодушное лицо водителя. Катафалк заезжает внутрь, катится по кладбищу неспешно, будто выражает свое уважение к мертвым и их обители, но уверенно, явно зная куда.
И едва немая черная машина проезжает мимо, как во мне закипает и расплывается чувство спокойствия и тихой радости. Как рядом с Аней. Как рядом с отцом Валентином. Мне нужно в сторожку, но первые метры я бездумно плетусь за «Газелью», как крыса за Гамельнским Крысоловом, но в ушах моих не звуки флейты, а то, что можно назвать безмятежностью, если бы у этого чувства был звуковой окрас.
Бью себя по уху несильно, прихожу в норму и закрываю ворота. С территории кладбища меня смывает секунд за десять.
Я снова в сторожке, у своего окна-поста. Слежу за похоронами.
Из катафалка вываливаются водитель и его напарник. Оба в черном. Открывают задние двери и начинают с аккуратно вытаскивать гроб с помощью специальной наклонной дорожки.
Тем временем из боковой дверцы выходят всего два человека: до серебристости седая женщина средних лет и…
Отец Валентин!
Подумал о нем мимолетом, а в машине действительно был он. Теперь объясняется моя неробкая радость, дающая мне невидимые крылья.
Но я по-прежнему не знаю ответа, что общего у этого батюшки с Аней и со мной.
Похороны проходят весьма быстро. Гроб опускают в могилку, под жалобное рыдание матери. Отец Валентин поет прощальную молитву, затем могильщики закапывают могилу и занимаются монтажом надгробия. Постояв для совести несколько минут, водитель и его напарник забираются в свою «Газель» и уезжают через открытые мной ворота.
Меня тянет к оставшимся двоим у нового дома усопшей. А именно к матери и батюшке. К первой я хочу подойти просто из чувства жалости и сострадания, ко второму из-за странного чувства связи, которое я испытываю. Ноги несут меня сами. Это схоже с чувством страха убегающего животного, когда оно может управлять своими лапами, но не приказывает им остановиться, дав опасности приблизиться.
– Здравствуйте, Женя, – священник замечает меня сразу.
– Доброе утро. Вот, решил подойти, поздороваться. Может, поддержать как-то, хотя бы словом.
– Похвально.