За окном уже так льет, будто сегодня четвертое мая, и небеса решили отметить международный день пожарных.
– Например, на одинокую девушку.
– А вы точно не похожи на человека, который в вашем возрасте будет работать сторожем на кладбище, – заявляет она.
Да, я не похож на сторожа кладбища. Я не похож на человека, который горит этой работой.
Черт возьми, покажите мне хотя бы одного человека в мире, который будет влюблен в эту работу.
Анна достает сигареты, закуривает бесцеремонно.
Решаю разбавить тишину:
– Если я вам расскажу, почему я здесь, вы не поверите.
– Я доверчивая, рассказывайте.
Как рассказать мою историю, чтобы в нее поверил первый же человек?
Нахожу кофе, тасую его по кружкам. Кидаю туда же остатки сахара.
Что меня в ней так привлекает? О чем так отчаянно поет душа при виде этой девушки? Это не любовь с первого взгляда, но что-то иное.
И почему я абсолютно уверен, что ворвись в ворота кладбища десять траурных процессий, никто из этих людей не умрет от инфаркта, ишемии или отравления паленой водкой?
– Вы мне очень понравились.
Я вру, но говорю правду одновременно.
Знаете успех любой лжи? Врать правдой.
– Я многим нравлюсь, – говорит она, стряхивая пепел на пол. Не удивительно.
– Мне тоже интересно, что вы делали на могиле человека, которого вы охраняли в тюрьме.
– Секрет за секрет? – она прищуривается.
Сажусь за стол напротив нее.
– Нет, пожалуй. Позже. Да и вечер будет испорчен.
Вот настолько легко позволить себя склеить, не боясь пройти в чужой дом…
Анна смотрит на меня в упор, кидает недокуренную сигарету в кружку. В мою кружку, захваченную мной в сумку, когда я бежал из своей нормальной жизни.
Если можно назвать нормальной жизнь, где люди умирают вокруг тебя.
Если это вообще можно назвать жизнью.
– Так зачем ты пригласил меня сюда?
Она бесцеремонно переходит со мной на «ты», но я даже рад этому. Будто какой-то неосязаемый барьер разрушился.
– Ну, ливень за окном. Тебе укрыться где-то нужно.
Принято считать, что ложь, повторенная тысячу раз, становится правдой. Это не совсем так. Ложь становится правдой не когда ее твердят без остановки, а когда в нее готовы поверить. Истина – очень гибкая штука. Обман сравним с мягким пластилином.
Стоит начать большую ложь с правды, и дальше можно врать напропалую – оглушенный правдой человек и не помыслит, что вы врете. У него не будет причины не верить вам. Это можно назвать, скажем, номинальной правдой.
Или наоборот: исказите кристально честный рассказ в самом начале, и все ваши дальнейшие слова будут восприниматься совсем иначе. Их можно будет подать как угодно, ведь все зависит от того, с чего вы начали. Это можно сравнить с боксером, который не нарушает правил бокса на ринге, но при этом под его перчатками спрятана тяжелая гипсовая прослойка.
Можно вообще не врать – достаточно переставить события местами. Это в математике от перемены