Впрочем, этот Гена хренов сам схватил спиртное и, давясь, выпил.
«Вот гад! Ему, что опохмелиться приспичило?! И он специально для этого через весь город за мной тащился – выслеживал?! Ну, фигня же полная!».
– Фу! – он дрожащей рукой вытер губы, вернул стакан Оксане. – Спасибо!
– Так! – я втащил его в прихожую, чуть ли ни силой усадил на обувную тумбочку и навис над ним, как сотрудник СМЕРШа над пленным немцем.
– Быстро говори, что это за портреты такие и почему я не должен их жечь?!
– Если их уничтожить, умрёт много людей….
– Интересно, каким же образом?!
– Этого я не знаю…
– Слушай, а ты, случайно, к ментам не из Литвинки приехал?! – я постучал себя пальцем по виску, имея в виду областную психиатрическую больницу имени Литвинова, недалеко от областного центра.
– Нет.
Я плюнул, развернулся и, на ходу буркнув Виагре «иди оденься!», прошёл в спальню. Там налил себе водки, выпил, затем вернулся в прихожую.
– Ты эту тётку… в смысле – бабку из квартиры на Великоламском знаешь? – спросил я у ночного гостя.
– Видел пару раз. Но лично незнаком.
– А её умершего мужа, художника, знал?
Он посмотрел на меня испуганно.
– Разве можно знать умершего?!
– Не валяй дурака! – снова рассвирепел я. – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду! При жизни ты его знал?!
Усатый мелко закивал.
– Да, знал. Он хорошим художником был! Я ему помогал даже, когда учился в художественном училище.
– В чём помогал, чёрт тебя подери?!
– Дом Хрусталёва расписывать.
– Какой дом?! Какого Хрусталёва?
– Ну, этого… бывшего военного. Их Кремлёв Владимир Александрович познакомил. Тоже очень хороший человек.
Мне показалось, что я ослышался.
– Что? Кто?!
Усатый испугался ещё больше.
– Кремлёв… Владимир Александрович. Полковник в отставке, кажется…. А что?
Я опять вернулся в комнату, вытащил из кармана рубашки забытый паспорт и сунул его под нос пришельцу.
– Вот! Видишь?!
– Чего видишь?
– Фамилию читай! – заорал я. – И имя – отчество! Леонид Владимирович Кремлёв! А Владимир Александрович – мой отец!
После чего, убрав паспорт в карман, присел перед усатым на корточки.
– А теперь расскажи мне с чувством, с толком, с расстановкой, при чём здесь моя семья, и эти идиотские портреты?!
– Может тебе ещё водки налить? – вмешалась в наши беседу (или – в мой допрос?) Оксана, сочувственно глядя на гостя.
– Тебе сказали: иди – оденься! – прорычал я.
– Мне жарко! – огрызнулась девица. – А доходяге нашему – сейчас и вовсе не до того! Сам, что ли, не видишь?!
Действительно, усатому, кажется, сделалось ещё хуже. Он буквально растекся по обувной тумбочке, обильно потея. К тому же его начало трясти.
– Дай ему водки, – буркнул я, поворачиваясь к Виагре. Подождал, пока ночной пришелец, давясь и вращая глазами,