Снова молчание. Миша так сильно погрузился в трясину телефонной связи, в фанатичную надежду на положительный ответ, что перестал слышать трескучий ропот капель дождя по навесу.
– Ты там, Лю?
– Прости, мы, наверное, будем заниматься до ночи, – он вдруг услышал голос Люси почти у себя на плечах, всё боясь двигаться с места и просто застыв ледяной фигурой в уксусной кислоте; казалось, сейчас тот омут, который глядел на него с иллюзорного дна бассейна, разверзнется под подошвами расплавленным бетоном или картинкой светопреставления, весь измазанный почвою, поглотит их – разом, всех. – Амандо неплохо шарит в статистической физике. Да, понимаю, информация из серии «а нафига мне это знать», но… тест очень сложный. От него зависит мнение препода обо мне, – едва прошипела она и так же шипяще бросила кому-то, видимо, Амандо, в своём пространстве бесцветное «подожди немного». – А прошлый я завалила, помнишь, рассказывала?
Рассказывала?..
В лицо ударило холодным воздухом. Миша свободной рукою потёр висок.
О чём ты вообще говоришь? Я же сейчас сойду с ума!
– Да, я понимаю, Лю, – вздохнул он тяжело, вспомнив их тяжёлый разговор в соцветии водянистых створок, от которого, судя по всему, глубоко внутри до сих пор не смог оправиться, – думаешь, я не знаю? Преподы везде одинаковые… Ну, тогда удачи. Ты со всем справишься, я верю в тебя.
Это всё были переработанные учёбоцентризмом и чужими людьми шорохи перехоженных пальцами, знакомых предметов: ключи с брелком Бэтмена, забытый Мишей в чужом рюкзаке лак для ногтей со стразами, фитнес-батончики, презервативы, влажные салфетки, колода Таро в цветастой пачке, подаренная Лилит, и в чужом голосе ощутимо сквозило тусклое и серое:
– Точно ничего не случилось? – словно предвкушение внеочередной и практически ожидаемой истерики, даже взволнованный отпечаток не испортил усталости в её полушёпоте. Миша протараторил, почти на одном дыхании:
– Эй, ты считаешь, я звоню тебе только когда что-то случается? Всё хорошо, говорю же. Ещё увидимся. Постараюсь сегодня поспать, – и сбросил звонок.
Уэйн закуривала вторую подряд сигарету, продолжая пилить взглядом его спину, а потом он обернулся подле обрыва, не улыбаясь, посерьёзнел и зашагал обратно к скамье; стекловидный блеск дождя-отзвучия просвечивал вновь расстегнувшуюся сапфировую куртку, видимо, от навалившегося жара, и Уэйн, хорошо понимая это болезненное, жадное нежелание раскрывать тайны, видела смутные очертания тощих плеч и долговязое волнующееся кружево старых шрамов, не удивляясь атласной белизне кистей, – лишь на суженных парапетах у запястий кожа молочно желтела. Возможно, если бы её родители развелись с ужасным скандалом и битьём фарфора, а потом разъехались по разным концам планеты, разорвав её сердце на два