– Эта Коретта, – уточнил он, рискуя нарваться, – она черная или белая?
Один ребенок всплыл в его памяти, дочь сомалийской пары, щекастая девочка, всегда одетая как миниатюрная красотка с Юга… как ее звали? Лулу. Прелестное дитя.
– Белая, – отозвалась Грейнджер. – Блондинка. Или рыженькая, я забыла. Давно это было, а теперь не проверишь.
– Может, поискать?
Она моргнула:
– Поискать?
– На компьютере или еще где…
Не успев договорить, он сам понял, насколько глупо это звучит. Оазис находился бесконечно далеко от любых информационных трасс, тут не было ни Всемирной паутины, выложенной лакомыми кусочками банальности, ни трудолюбивых поисковых систем, предлагающих миллионы Оскалуз и Коретт. И если то, что вы хотите найти, нельзя найти в чемодане – книги, волшебные диски, флешки, старые номера журнала «Гидравлика», – то выбросите свою идею из головы.
– Извините, – сказал он, – мысли путаются.
– Эта атмосфера кого угодно запутает, – согласилась она. – Ненавижу, как она давит. Даже прямо в уши залезает. Никогда не оставляет в покое. Иногда хочется…
Она не продолжила мысль, просто, выдвинув губу, выдохнула вертикально вверх, потревожив мокрую прядь на лбу.
– Бессмысленно обсуждать с нашими ребятами, они уже привыкли, они ничего не замечают. Может, даже получают удовольствие.
– Может, им тоже туго приходится, но они не жалуются.
Лицо ее застыло.
– Хорошо, сообщение принято, – сказала она.
Питер мысленно вздохнул. Мог бы и подумать, прежде чем рот открывать. Что это с ним сегодня? Обычно он весьма тактичен. Наверно, действительно атмосфера, как сказала Грейнджер. Он всегда думал, что мозг его непроницаем для окружающего, в полной безопасности под костяной скорлупой, но в этой новой среде изоляция нарушилась, и мозг поражен коварными испарениями. Он смахнул пот с век и попытался сосредоточиться на все сто процентов, глядя вперед, уставившись в затуманенное пылью ветровое стекло. Местность, чем ближе они приближались к цели, давала все больше пищи для воображения, становилась менее однообразной. Частички липкой почвы, отброшенные колесами, обволакивали машину ореолом грязи. Очертания поселения аборигенов казались угрюмыми и неприветливыми одновременно.
И вдруг величие замысла задело его за живое. До сих пор все крутилось вокруг него и его способности пребывать в мире с самим собою, выжить в пути, восстановиться после Скачка, приспособиться к новой, непривычной атмосфере, оправиться от шока разлуки. Но здесь присутствовало и нечто иное. Масштаб неизвестности оставался все таким же огромным, независимо от самочувствия Питера, а сам Питер