– Полагаете, после всей этой истории он будет столь милостив к вам?
– Мы договоримся.
– Вы собираетесь наследовать родственнику… кхм, своему ребенку?
Де Вер вскинул бровь.
– У меня нет детей, госпожа Хоткинс. Незаконнорожденных, в том числе. Родственников у меня тоже нет. Но я планирую завещать все своему управляющему.
– Гм… – нахмурилась я, вглядываясь в лицо лорда.
Как правдоподобно он умеет шутить с серьезным лицом. Шутит же?
– Что ж, ладно. Но почему, позвольте уточнить, вы не выполнили приказ короля?
– Я всегда был верен короне. Я готов к любому приказу, но только не к этому. Жениться на женщине против ее воли и вопреки моим желаниям я не стану.
– Поясните милорд, я все еще не понимаю вашего субъективного «не стану». Брать в жены женщину, которую одобрит король – это древнейший обычай, накладывающий на потомков мортов определенные обязательства.
– Я волен сам принимать решения – вот закон. Разум и свободная воля присущи человеку по праву рождения, госпожа Хоткинс. И я буду защищать это право, даже если придется умереть.
Я на несколько секунд выпала из реальности. Аристократ, толкующий о свободе – что-то новенькое.
– Хотите сказать, – начала я, – что вы заупрямились из-за этого? Из-за собственных убеждений?
– Да.
– Готовы лишиться головы ради того, чтобы признали вашу свободу.
– Нет, зачем мне свобода без головы? Я хочу, чтобы признали право каждого на свободный выбор и свободную жизнь.
Я не знала: плакать мне или смеяться. В качестве подзащитного мне достался богатый до чертиков, чокнутый и опальный аристократ.
Я долго молчала, сжимая в пальцах перьевую ручку.
– Считаете меня странным? – без обиняков спросил де Вер.
– До жути, – призналась честно, – и как этим апеллировать в суде?
– Предоставьте это мне.
О, поглядите-ка!
– Боюсь, в вашем случае нельзя опираться на закон, хотя стоит попробовать поискать в кодексах Луи четвертого. Некоторые нормы еще применяются.
– Моя библиотека в вашем распоряжении.
– Как так получилось, милорд, что вы, богатый аристократ, выросший в определенных кругах, с определенным мировоззрением, увлеклись концепцией свободы?
– Случилось так, госпожа Хоткинс, что когда мне было десять, мой отец в пылу ярости убил человека за то, что тот украл две серебряные ложки. Этот человек, в свое время, был продан отцу. Он был рабом, вещью. Как вы знаете, иметь подневольных – это норма для высшей аристократии.
Пришло понимание того, что человек, сидящий напротив, интересней и глубже, чем я могла представить. И он, определенно, располагает к себе. С ним хочется говорить.
– И вы считаете, что каждый человек обладает свободой?
– Да. Свободой мыслить, поступать и распоряжаться собой, как ему хочется.
– И