Он глубоко вздохнул, потушил свечку и закрыл глаза:
– Вот такая неприятная ситуация сложилась.
8
В приподнятом настроении вернулся Харитон домой. С утра он поехал на поле, и его радости не было предела. Колосья ржи наливались зерном, и с надеждой на добрый урожай он уже планировал готовиться к жатве.
Во дворе Лукерья в деревянном, почерневшем от времени корыте стирала белье. Возле нее, о чем-то громко разговаривая, бегали Ольга с Аксиньей. Скрипнув петлями, отворилась калитка. В проеме показался соседский Гришка с сестрой Пелагеей. Он махнул рукой, подзывая девчонок. Те с громким смехом и радостью выскочили на улицу. Вольной ватагой они носились по деревне, потом сбегали на речку, испачкались в грязи, разорвали одежду.
Возле хлева Моисей с сыновьями ремонтировали косы и грабли. Андрей из березовых прутьев строгал ножом грабельные зубья, а Степан ловко крепил их к колоде. Моисей похвалил Степана за умение и расторопность. Большие спокойные глаза ребенка озарились улыбкой. Не зная, что еще сказать другому сыну, неуклюже отвернулся, взял камень для заточки косы, почесал затылок и увидел отца.
– Что так поздно, тятя?
В это время из хаты вышел Ефим, держа в руке налитую до краев кабацкую рюмку. Его загоревшее под солнцем лицо, прорезанное ранними морщинами, излучало ликование. Он опрокинул рюмку и, утершись рукавом, заторопился обратно, но его остановил далеко не ласковый окрик отца:
– Это что такое? – загремел Харитон.
– Мать честная! – встрепенулся Ефим. Глаза его рассеяно и виновато забегали. Меньше всего он ожидал встретить отца.
– Беда мне с тобой, – Харитон с размаху грохнул кулаком по телеге. От удара колесо подскочило, как на ухабистой дороге. – Ты где эту гадость взял?
Встретив сердитый взгляд, Ефим по-волчьи скосил глаза:
– Кабацкие слуги привезли, даже рюмки подарили, – признался он.
– Мы тут из кожи вон лезем, с пьянством боремся, а ты, стало быть, не рад, что шинок разорили? И порка для тебя даром прошла, ничему не научила.
Подошел Моисей и осуждающе посмотрел на брата:
– Ты что, совсем сдурел, так недолго и в домовину угодить можно.
Ефим только теперь встрепенулся, как это бывает с больными, и мгновенно пришел в раздражение. Это его-то дергают, ругают, бьют. Не дают ему жить. Да что же это такое? Чувствуя себя оскорбленным, обиженно заговорил:
– Оставьте меня в покое. Может, я умереть хочу.
– Но, брат, послушай! – перебил его Моисей. – Совести у тебя нет.
– Да чего тебе надо? Вы мне житья не даете.
Теперь