От любви с ума не сходят. Ольга Арнольд

третий этаж в принципе сохранился таким же, каким был при сестре, то пятый этаж перестроили полностью. В Алины времена тут находилось психосоматическое отделение – сюда поступали душевнобольные, у которых страдала не только душа, но и тело, и лечили здесь в основном последнее. В психосоматику переводили тяжело заболевших пациентов из психиатрических клиник, но в основном здесь лежали порезанные и поломанные алкоголики с белой горячкой, которых привозили на скорых со всей Москвы. Условия на пятом этаже были значительно более суровыми, нежели на привилегированном третьем: хорошо просматриваемые палаты без излишеств, мебель только в виде металлических коек, двери без ручек – они открывались при помощи специального психиатрического ключа, "гранки", который у каждого сотрудника дурдома всегда при себе, – словом, все как в обычной психушке. Психосоматическое и стрессовое отделения составляли тогда единое целое, и заведовал этим целым тот самый пресловутый Сучков. По договоренности с Богоявленской ординаторов-психотерапевтов с третьего этажа на пятый забирали только "по служебной необходимости", но при желании такую необходимость всегда можно было выдумать.

      Но новые веяния победили, и после капитального ремонта психосоматическое отделение ликвидировали, вместе с ним исчез и Сучков. На пятом этаже теперь тоже расположился Центр неврозов и стрессовых состояний, только по привычке кладут туда самых тяжелых пациентов. А заведует теперь всем этим тот самый Алексей Константинович Косолапов, что когда-то был наставником Али. Первое мое впечатление от него было – очень усталый и пожилой человек. Я с удивлением узнала, что ему всего-навсего сорок шесть лет, и решила, что его состарили постоянные напряжение и ответственность. Впоследствии я узнала, что ошибалась: несколько лет назад он остался вдовцом с тремя детьми. Его обожаемая жена, сама терапевт-кардиолог, умерла от болезни сердца, которую современная медицина не лечит. Полгода Косолапов пил, а потом протрезвел и принялся зарабатывать деньги, чтобы тянуть детей – но таким, как прежде, он так и не стал. Вот и мой с ним первый разговор состоялся на бегу – он мчался куда-то к частному пациенту.

      – Лениградская школа – это хорошо, – сказал он. – До вас у нас была одна врач из Ленинграда, Саша Белова; больные на нее просто молились. Правда, в диагностике она была не столь сильна, да и характер у нее был не то что б очень… Ну, да что о ней говорить, – тяжело вздохнул он, видимо, не желая пускаться в неинтересные молоденькой ординаторше воспоминания. Знал бы он, кем приходится эта Белова его новой сотруднице!

      Алексей Константинович за десять минут ввел меня в курс моих новых обязанностей, а затем спросил:

      – Сейчас у нас время отпускное, а пациенты все поступают; если я вами дам двадцать больных, справитесь?

      – Не знаю… – я действительно растерялась; я чувствовала себя как щенок, которого схватили за шиворот и бросили на середину реки: плыви, Лида! Ты, кажется, хотела самостоятельности – и