Сергея-лжеповешенного тихонечко выписали; завтра у него
суд по поводу развода, и ему не удалось у нас отсидеться."
Узнаю свою сестру: как она любит кидаться в бой против признанных авторитетов!
Но на самом деле она по большей части сражалась с ветряными мельницами.
"16 дек. Я проходила по коридору, когда услышала
разговор двух больных: – У меня врач Александра Владимировна.
– Это какая же? Светловолосая, в очках?
– Нет, это психологиня местная. Александра – это та,
которая хроменькая. Тут этот парень (Саша Быков, неприятности
на работе, импульсивно-взрывчатый психопат) увидел меня и
смутился; я прошла мимо, кивнув ему и сделав вид, что ничего не
слышала. Боюсь только, что походка у меня не стала
ровнее. Я не стала задерживаться в отделении, против
обыкновения; я боялась, что расплачусь прямо на глазах у
больных. Я все знаю: и о том, что Байрон хромал, и о том,
что моя хромота чуть заметна – и, как говорит маленькая
Лида, придает мне "пикантность". Дуреха, это ей все
придает пикантность, а я – хроменькая, убогая… Мне удалось
дома справиться со слезами; я накричала на
б.В., после чего та обиженно удалилась к себе в комнату,
а я взяла своего любимого "Короля Генриха IV" Генриха
Манна и стала перечитывать те места, где говорится о
хромой принцессе Катрин: как она переживала-переживала, а
потом в лучшие минуты даже учила своих придворных модным
танцам… Даже нашла себе возлюбленного. Мне это не
грозит – но, все равно, книга помогает. Единственное, что
помогает. Раньше в такие моменты, как сегодня, мне хотелось
умереть. Сейчас – нет. Я не представляю, какая
грандиозная беда должна теперь со мной случиться, чтобы я
захотела поставить крест на своей жизни. Сталкиваясь все
время с людьми, чудом вернувшимися с того света, и
втолковывая им, как прекрасна жизнь, постепенно начинаешь
верить в это сама. Когда я ушла от мамы и отчима, я
готова была распроститься с жизнью – если бы можно было
уснуть и не проснуться. Теперь – другое дело. Может быть,
я вовсе не такая несчастная, как сама себе кажусь".
Это было что-то новенькое; кажется, Александра, убежав из-под родительского крыла, нашла в себе новые силы. Читая ее дневник, я постепенно убеждалась, что ей было интересно жить – и, возможно, она начинала справляться со своими комплексами. В последние наши встречи я не видела уже в ней следов той глубокой подавленности, с которой она удрала от нас в Москву – или мне так задним числом казалось? С таким настроением, в каким написаны были эти строчки, не кончают собой – она прямо говорит об этом. Впрочем, до той осенней ночи, когда она каким-то образом выпала из окна ординаторской, было еще долгих два года. И тем не менее по ее записям чувствовалось, что этот