Музыкант с интересом наблюдал за тем, что делает Кюимеи. Он знал, что одна из этих мазей хороша при ожогах, но остальные использовались только для преобразования звука музыкальных инструментов или привесок. Была еще одна мазь для ран, но она куда-то вывалилась за время долгих странствий. Кюимеи использовала три мази из четырех, потом вынула из кармана крошечный костяной амулет и вложила Джэйгэ в ладони.
– Сожми их, – попросила она.
Джэйгэ скривился от боли, но всё же соединил ладони. Кюимеи приблизила к ним лицо и прошептала несколько слов. Через несколько минут волдыри потекли на пол кареты гадкой кашицей, а ладони Джэйгэ стали легкого розового оттенка.
– Лучше? – спросила Кюимеи.
– Немного, – ответил Джэйгэ шепотом. – Как будто их кинжалами пробило.
– Ты умер бы, если бы не иэзи твоих глаз. Тангыыр видит в тебе половину человека.
– Каких слов ты от меня хочешь, лисица? – проворчал Джэйгэ. – У меня нет для тебя благодарностей.
– Я не виновата в твоих страданиях. Ты прикоснулся к тангыыру, ты сделал свое дыхание темным, пустил сумрак в свою сущность. И боишься выйти на свет.
Кюимеи запнулась и подумала, что и сама переполнена мраком. Она сделана из мрака, она вообще не человек, в котором тьма и свет борются от рождения до смерти. Она – тьма.
– Не я дала тебе эти глаза, – прошептала Кюимеи.
Джэйгэ отвернулся и снова уставился в окно.
– Ты говоришь, что посох так опасен для того, кто человек хотя бы наполовину, а сама берешь его голыми руками, – сказал Сардан. – Кто же ты? Иэзи? Дух?
– Я – шаманка, – ответила Кюимеи.
Джэйгэ смотрел в окно на плачущие серые облака, на унылые, склоненные к земле деревья с бесцветными листьями, на поникшую, умирающую траву и могильную грязь по краям дороги. Туман бродил по запустелым полям и поднимался на взгорья, гулял в сырых падях. Нудил равнодушный дождь и равнодушным был серый мир. Серыми были и полевые цветы.
И вдруг Джэйгэ понял, что никогда больше не увидит ничего другого…
Никогда больше в его мире не будет красок – без Сююрин. Никогда больше он не взглянет в ее белые глаза, не увидит ее вьющихся среди сладких яблонь волос и ее мягкую, несколько смущенную, но всё же насмешливую улыбку, не увидит ее притворную холодность, не увидит, как она обернется, чтобы в последний раз посмотреть на него – единственного человека, что тянулся к ней все эти мучительные годы. Он больше ничего не увидит. И если случится так, что она будет стоять рядом с ним, будет прижиматься теплым плечом к его истерзанному телу – он всё равно не увидит ее. Его мир будет серым и дождливым всегда.
– Что ты думаешь? – спросила Кюимеи. – Зачем бежишь за ней? Когда догонишь ее – ты умрешь!..
– Ты говоришь с иэзи, лисица, – сердито прошептал Джэйгэ, – ты слушаешь хаасанов и водишься с абааса. Но что ты знаешь о людях? Сколько у тебя мыслей? Откуда тебе знать, как любить человека? Любить сильнее страха смерти! Моя жизнь – Сююрин.