– Я уважаю тебя, мама. Что ты сделала бабушке?
– Это она, она! Она всю жизнь хотела смерти моей! Она изводила меня! Она стояла надо мной, закрывая солнце!
– Что ты сделала бабушке? – тон сына был сух и бесстрастен.
– А ты знаешь, – ядовито вдруг заметила мать, вытянув палец вперед, – знаешь, что она однажды сделала? Когда я была маленькой, года три мне было, она потеряла меня в городе! Одну, в огромной Москве! Я три дня сидела в милиции! Ты представляешь, каково это было мне, трехлетней девочке?! Я все глаза выплакала! А ты обвиняешь меня.
– Мама. Меня не интересует, что сделала бабушка. Что ты сделала бабушке?
– Я… А ты знаешь, – она встала и хотела было пойти к двери, но Иван Васильевич посмотрел на нее так, что она приросла к полу, – знаешь, что она однажды затопила нижний этаж? Как можно быть такой бесхозяйственной и безалаберной? Устала она, видите ли, и забыла закрыть кран! Посмотрите на нее, бедную!
Яд просто-таки изливался из ее перекошенного судорогой злости рта.
– Мы не покладая рук работали, чтобы возместить ущерб! Горбатились из-за ее забывчивости. Такое можно забыть, а?!
Иван Васильевич вспомнил тот случай. Он не стоил и выеденного яйца. На побелку потолка соседей снизу добавили четыре рубля, причем сделал это Иван Васильевич из своего кармана. Из уст матери лилась отвратительная, низкая ложь о покойнице. Причем интересно было то, что мама обычно была человеком очень правдивым.
– Мама, я еще раз спрошу тебя именно то, о чем спрашивал. Что ты, именно ты сделала бабушке? Что плохого ты ей сделала?
– Какая разница? Ну, какая тебе разница, скажи мне? Что ты лезешь не в свои дела? Ну, если я ей что-то и сделала, то что? Что ты прицепился ко мне? Оставь в покое маму, она умерла и все унесла с собой. В конце концов, о покойниках нельзя говорить плохо!
«Это уж точно!» – усмехнулся про себя Иван, вспомнив недавние сентенции матери.
Ираида Сергеевна тем временем слегла на заправленную постель, положила руку себе на лоб, страдальчески закрыла глаза и изобразила отвергнутую родными, несчастную умирающую старую женщину.
– Мама, расскажи мне. Пойми – я знаю, что что-то произошло, и если тебе настолько не хватает душевных сил высказать это, то вряд ли мое мнение о тебе станет лучше, чем уже есть. Конечно, это только мнение о ваших отношениях с бабушкой. Но если ты сможешь сказать мне о причине столь великих трений, что будет, без сомнения, нелегко, я увижу перед собою человека, что может превозмочь нечестность, чтобы честь расправила крылья. И тогда сердце мое переполнит гордость за то, что этот очистившийся белый ангел – моя мать.
Пока он говорил, мама повернула голову и смотрела на сына усталыми глазами. Спеси в ней заметно поуменьшилось.
– Сынок, я не знаю, зачем тебе это. Шел бы ты лучше заниматься этими беседами со своими пациентами. Но чтобы тебе было легче – конечно, и я не безгрешна. Конечно, и я грешила, бывало, против мамы. Но к чему теперь ворошить старое?
– Мам,