Сейчас на его челе, впрочем, витала озабоченность, и вообще он выглядел как человек, который трудится целыми днями не покладая рук.
– В чем дело, Никита Егорыч? – спросил исправник, нахмурясь.
– Телеграмма, – доложил Былинкин, волнуясь. – Из столицы. Срочно.
Ряжский взял распечатанную телеграмму, бросил на нее взгляд и как-то малость закоченел. Прочитал от начала до конца и на сей раз закоченел окончательно.
– Только что доставлена, – зачем-то добавил Былинкин, часто-часто моргая глазами.
Молчание сгустилось в комнате, молчание расползлось по углам, как вязкое невидимое облако, и задушило всех нас. Григорий Никанорович крякнул и для чего-то протер пальцами углы рта, затем еще раз перечитал телеграмму.
– Вы прочитали это, Никита Егорыч? – спросил он тяжелым, как надгробная плита, голосом.
Никита Егорыч отшатнулся, и ужас нечеловеческий изобразился на лице его.
– Я, Григорий Никанорович? Но ведь как же... я же все телеграммы... Я и понятия не имел, что она секретная, пока не увидел...
– Ну так держите язык за зубами до поры до времени! – сердито сказал исправник и обернулся ко мне: – Прочтите, Аполлинарий Евграфович. Полагаю, вас телеграмма касается непосредственно.
Все еще ничего не понимая, я взял из его рук узкий листок и прочитал:
«Исправнику Ряжскому Срочно Совершенно секретно Сведения Петровском сообщенные вами чрезвычайно важны Просьба ничего не предпринимать приезда Корф Генерал Багратионов».
ГЛАВА XI
– Хорошенькое положеньице! Вот вам и пьяница, однако...
– Господа, мы должны незамедлительно решить, что нам делать.
– Как – что делать? По-моему, в телеграмме ясно сказано: ничего не предпринимать.
– Ах, Григорий Никанорыч, вы ничего в этом не понимаете. Тут дело тонкое, милостивый государь. А мы, как нарочно, ничего не знаем!
В седьмом часу в кабинете исправника состоялся военный совет. На нем присутствовали: городской голова Венедикт Павлович Щукин, сухой остролицый господин весьма желчного вида, затем Григорий Никанорович