Утренний приём пищи по форме номер «ноль». Георгий Апальков

кроватей, кантиков и счёта до трёх. Все более-менее вняли нотации Грешина и решили лишний раз не тревожить родаков подробностями своих психоэмоциональных качелей. Только Голецкий решил выплакаться по полной. Мы находились в одной комнате и гудели наперебой, точно возбуждённые пчёлы, поэтому сложно было разобрать, что конкретно говорил Голецкий. Но было видно, что он вываливает своим всё, что у него накопилось. Он опять ревел, всхлипывал и ронял слюни на стол. Наверное, просил забрать его отсюда. В какой-то момент, видимо, кто-то на другом конце провода дал ему ценный совет по поводу того, как по-быстрому свалить из армии и вернуться на гражданку. Иначе не объяснить то, как он враз воспрянул духом, подобрал слюни со стола и будто бы ожил. Теперь он знал, что делать дальше, и нам это не сулило ничего хорошего.

      Потом время звонка домой истекло. Мы сдали телефоны Грешину, и прозвучала команда:

      – РОТА, СТАНОВИСЬ НА ЦЕНТРАЛЬНОМ ПРОХОДЕ ДЛЯ СЛЕДОВАНИЯ НА УЖИН, ФОРМА ОДЕЖДЫ НОМЕР ПЯТЬ!!!

      Далее – построение, плац, строем до столовой, команда «Приступить к приёму пищи», капуста, рыба и сладкий чай. Сразу после – перекур. О, да, перекур. Старый-добрый перекурчик, никотинчик и пять минут, чтобы праздно почесать языком.

      Ну а по возвращении в казарму – старая-добрая дрочка. Нет, к сожалению, не коллективная мастурбация, а банальное занятие всякой ерундой сугубо для того, чтобы умы наши, руки и ноги были хоть чем-то заняты. «Дрочить» в армии – значит напрягать кого-то задачами. Языковой парадокс здесь заключается в том, что без армейской дрочки подразделение одуреет от безделья и скатится в пресловутую коллективную мастурбацию от тщеты и суетности бытия. Поэтому каждый вечер прапорщик Грешин распоряжался занять нас чем-нибудь полезным.

      – Посадите их в дОсуга и займите чем-нибудь полезным, – говорил он.

      – Разрешите уточнить, товарищ прапорщик? А чем их занять? – спрашивали Зублин и Анукаев.

      – Пусть учат обязанности дневального. Кто выучит – завтъа заступит в наъяд. Кто завтъа заступит в наъяд, тот не будет больше ходить в наъяды до пъисяги. Слышали, товаъищи солдаты? – спросил Грешин, обращаясь уже к нам.

      – Так точно! – ответили мы.

      – Не упустите этот момЭнт!

      Грешин ушёл, оставив нас с Зублиным и Анукаевым. Они посадили нас в комнате досуга, раздали ручки и листы бумаги. Потом Зублин куда-то ушёл. Анукаев остался с нами и принялся диктовать нам обязанности дневального, прописанные в уставе.

      – Значит так: записываем. Дневальный по роте назначается из солдат…

      – Товарищ рядовой, разрешите уточнить?

      – Да?

      – Дневальный с буквой «е» или «и»? – спросил Батонов

      Анукаев посмотрел на него как на тупого. Потом быстренько заглянул в устав и с царственной уверенностью ответил:

      – Через «е» конечно.

      – Спасибо, товарищ рядовой! – сказал Батонов и написал:

      «Дневальный па роте назначаеца из салдат»

      А дальше суть там была примерно такая: этот самый дневальный