Невероятная Италия.
Так бесконечно и легко
Мы жили с чувством, с безмятежностью,
Мы заходили далеко,
Мы верили любви и нежности.
И мы спускались в город, там
Всё возникало, просыпалось.
С нас осужденье тучных дам
Снимало сладкую усталость –
Мы возвращались.
Звонки из Парижа
Я только вам несколько строк –
Напишу, начерчу
И выйду из вашего дома на Петровке в старом пальто.
Я только хочу объяснить –
Если вы зашли за черту,
Вас не проводит уже никто.
Вы встанете завтра, выпьете кофе: «Париж!» –
Крикните мысленно, горячо, предвзято к Москве.
А меня уже нет – и на вас навалится тишь,
Вы уедете из ничего никем.
Вы будете ходить на цветущий Монмартр,
Смотреть с упоением на Эйфелеву башню.
И каждым шагом считать, что вы ставите мат мне,
Что я никогда не сменю улицу, дом, подъезд, этаж.
Друзьям расскажете, как незанятна Москва,
Как прожорлива и не идёт климат,
А главное – я как в Москве черства,
Как снег, как ливни, как стужа, как град.
Потом заживу с другим, вы с другой – на просторах земли,
И, казалось, мы с вами во всём равны,
Но меня на Монмартр вы перевезли,
А со мной вы нигде – и давно не нужны.
Разговор с писателем
Ты веришь в чудо? – Нет, не верю.
Ты верен слову? – Нет, не верен.
Ты ищешь счастья? – Вечерами.
А чем? Словами? – Да, словами. (Молчание.)
Кем ты любим? – Любим супругой.
А любишь? – Вечную подругу.
Но не уйдёшь? – Мне так спокойней.
Кто (чёрт?) рискнёт уйти к мадонне?
К картине, к песне, к прозе, к розе?
Жить, как в тумане, как в гипнозе?
Я не хочу. Мне так спокойней! (Смех.)
Луч белых звёзд мелькнул в бутоне.
Пепельница
Окурок тлеет, мягкий белый дым
Всё выше, напоминает парус.
Ты смотришь зло. Но как? Ты не был молодым?
Ты сразу встал на самый верхний ярус?
Так не бывает! Да, шалю. Шалю!
И если ищешь виноватых кроме –
Тогда ещё вини мою швею
И розы с утренней водой в бутоне.
Вини мой день, мой вечер, ночь, рассвет
И моего неправедного бога.
Мой друг, на свете преданности нет,
А безысходности, согласна, очень много.
Нет никаких традиций, нет борьбы,
Ты убедишься сам в подобном крахе:
Постели превращаются в гробы,
А в нравственность – все маленькие страхи.
Ужас
И ничего в тебе, и никого с тобой,
Дорога в никуда и стёртая граница.
Ты возвращаешься, как блудный сын домой,
К тем, от кого бежал обогатиться.
Ты повествуешь им, как прихотлив успех,
Ругаешь жизнь, хамя до неприличия,
Но все молчат, поскольку, друг, из всех
Здесь