Так что маму решили подвергнуть допросу. Дознание должно́ было стать последним средством доказать её виновность в заговоре. Расспрашивать её решила сама императрица. На допросе она давила на неё, требуя признать вину, но мама держалась стойко. Улики и показания, которые хоть как бы свидетельствовали против Екатерины, отсутствовали, и императрица поняла, что мама в заговоре не участвовала.
Противники мамы отступились, и только Пётр Фёдорович по-прежнему пытался активно сжить её со света, требуя для неё всяческих кар и придумывая аргументы в её виновности. Это выглядело настолько мерзко, что сначала Разумовский пытался его остановить, а потом уже сама Елизавета велела Петру замолчать. В общем, дело у отца не выгорело, а для мамы всё-таки всё обошлось без наказания.
В армию назначили Фермора15, тот захватил восточную Пруссию, а потом направился на Берлин. Однако после неудачной осады Кюстрина и жесточайшего сражения наши войска отступили. Война…
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
А у нас в столице жизнь текла своим чередом. Я ещё более сблизился с мамой, лишённой своих друзей, высланных из столицы. Мне хотелось быть рядом с ней и хоть чем-то помочь. И я старался поддержать её и сказал:
– Мамочка, я буду с тобой рядом! Всегда буду! Я твой сын и ты на всю жизнь для меня моя любимая мамочка!
– Спасибо, сын! Только ты рядом! – мама плакала, мне тяжело было смотреть на неё сильную и красивую, но такую измученную, и я просто прижался к ней и только и думал передать ей своё тепло, свою поддержку…
Я начал просить у императрицы начать обучать меня, и учитель был мне назначен. Некто Фёдор Бехтеев, который был довольно крупным дипломатом, но, кроме того, имел известность как человек, обучающий племянницу тётушки Анны – Екатерину Воронцову.
Вот странный же тип мне попался. Он, конечно, хочет как лучше, старается, но выходит какой-то кошмар: обучение чтению, письму и счёту с помощью солдатиков, подсадные соученики – типа неграмотные, издание газеты для меня лично. И притом ещё и «сапог» он, как папа мой в прошлой жизни таких персонажей называл. Иначе военный штафирка, который, кроме устава, ничего и не знает.
Мне его, конечно, жалко было, но раздражал меня этот дядька – сил нет. Я же внутри взрослый уже человек, а он со мной как с младенцем. Нет, всё было бы, наверное, правильным, если бы на моём месте был истинный Павел. Но мне настоящему хотелось учиться быстрее, легализовать свои знания и получать новые, набирать