Я взял стакан, сделал глоток и почувствовал, как в груди потеплело. Первое ощущение всегда самое приятное. Тони одним движением хлопнул свою порцию и стал наливать по новой.
Я съел пирог, помидоры и сыр. Голод, который все это время заглушали переживания, теперь свернулся калачиком и заснул.
– Ты можешь еще немного побыть у меня? – спросил я.
– Естественно.
– Хочу рассказать тебе о расследовании.
– Давай, – отозвался он не без удовольствия. – Я давно этого жду.
Я поведал ему все, что произошло на заседании дисциплинарного комитета, почти слово в слово. Все до мелочей намертво врезалось мне в память, как случается при серьезных потрясениях.
Тони отреагировал однозначно:
– Тебя подставили.
– Это точно.
– Неужели это сойдет гадам с рук?
– Пока они в совершенном порядке.
– И ты, значит, никак не мог доказать…
– Вчера мне ничего не пришло в голову такого… Всегда самые лучшие ответы придумываются потом, когда все позади и поезд ушел.
– Что бы ты спросил их сегодня?
– Во-первых, для начала я бы, наверное, пожелал узнать, по чьему распоряжению этот самый Оукли рыскал в моей квартире. Он сказал, что действовал по инструкциям. Отлично – кто дал ему эти инструкции? Вчера я не удосужился спросить об этом. Сегодня я вижу, что в этом-то вся суть…
– Ты решил, что его уполномочили стюарды?
– Черт его знает! Я вообще об этом как-то не подумал. Я был в таком скверном состоянии, что голова совершенно отказывалась работать.
– Может, все-таки он сделал это по просьбе стюардов?
– Вряд ли. Теоретически они могли, конечно, послать такого сыщика, но, скорее всего, они никого не посылали и, уж конечно, вряд ли вручили ему пятьсот фунтов, поддельную записку и велели сфотографировать их где-то на самом видном месте в моей квартире. Но именно так он и поступил. Кто же приказал ему это?
– Даже если бы ты спросил его, он вряд ли удовлетворил бы твое любопытство.
– Пожалуй, ты прав. Но мой вопрос, однако, мог заставить стюардов немного задуматься.
Тони покачал головой:
– Он все равно сказал бы, что нашел деньги за портретом. А ты бы сказал то, что и так сказал: ты их туда не клал. Его версия против твоей. Никакой разницы.
Он угрюмо уставился в свой стакан. Я столь же угрюмо – в свой.
– Какой подлец Чарли Уэст! – сказал я. – И его они взяли в оборот.
– Ты ведь не говорил: «Притормозим, ребята!»?
– Тогда – нет. Но я сказал эти слова в той жуткой скачке двухлеток в Оксфорде недели за две до «Лимонадного кубка», когда пришлось отменить две последние скачки из-за снега. Мой жеребенок оказался плохим прыгуном – старик Эдмонд так и не научил его брать барьеры, да и половина лошадей тоже никуда не годилась, поэтому основная группа отстала на двадцать корпусов от четверки, которая чего-то стоила. Шел снег с дождем, было скользко, и мне совершенно не хотелось заканчивать гонку на носилках с переломами, поэтому, когда мы оказались