Столетие французской литературы. Кануны и рубежи. В. В. Шервашидзе

создает «культуру Я»[55], фиксируя собственные ощущения, придавая значение переливам чувств, их импульсивности: «Мне хотелось высветить все то, что находилось в моей душе»[56]. Этот «внутренний пейзаж души», «выявление молчаливых как музыка нюансов чувств», Баррес называет «эготизмом». Вслед за Шопенгауэром, писатель подчеркивает двоякое проявление воли. С одной стороны, она – источник безудержного эгоизма, бесконечной неудовлетворенности, с другой, – реализует себя в свободе. Погружаясь в глубины «Я», Баррес отвергает мир «частностей». Его не интересует ни история жизни персонажа, ни описание его поступков. Из его романов исчезают категории традиционной поэтики: сюжет, персонаж, линейность повествования, жизнеподобие; разрушаются причинно-следственные связи. Художественное пространство, ограниченное «реальностью «Я»», выстраивается как калейдоскопическое мелькание «картин сознания». Утверждая приоритет мировой воли, Баррес отвергает идеи позитивизма с его упрощенным представлением о механизмах социальной жизни и человеческой психологии. И. Тэна он называет «близоруким педантом», а произведения Э. Золя и А. Франса – «литературой близоруких, изображающих лишь частности жизни»[57]. Пародируя позитивистский роман, писатель вводит краткое перечисление внешних обстоятельств жизни своего персонажа, лишая события мотивации.

      Трилогия Барреса разрушает бальзаковскую модель романа, укоренившего образ устойчивого, однозначного мира, поддающегося интерпретациям. Писатель создает новую модель романа, в которой художественное пространство представляет сочетание фрагментов, соединенных по принципу мозаики. ««Я» – моя единственная реальность», – декларировал писатель. В трилогии разрушаются классические каноны: завязка, кульминация, развязка. Финал – открытый, символически воплощающий изменчивость жизни, протеистичность «Я», неуловимую природу истины. Концепция мировой воли, закон соответствий (субъект/объектных отношений) определяют философскую структуру произведения: движение от субъективных ощущений к постижению архетипических свойств «Я». «Те, кто пролистает эту книгу эготизма, найдут меньше поводов для насмешек над чувствительностью автора, если пожелают задуматься о самих себе»[58]. Недаром, в первом романе трилогии персонаж Барреса – безымянный. В двух последних, появляется имя – Филипп, но это лишь абстрактный символ, воплощающий архетипические свойства «Я», его бесконечную смену состояний, его неуловимую изменчивость.

      Шопенгауэровская картина мира – «пространство, время, материя, число… не существуют «вне нашего сознания»»[59], – определяется как субъективная иллюзия, обусловливая пространственно-временные координаты. Календарное, историческое время разрушается, создается замкнутое пространство мифа – пространство архетипических ситуаций. Реконструируя модель «романтической