Словно в ответ на его слова в крестовину окна резко постучали.
– Сдурела, что ли? Иду-у!
Но вернулся он не с Анфисой, а со старостой.
– Ну, политрук, советуй! – с порога заговорил Карцев. – Бумага пришла: завтра к вечеру чтоб двадцать пять коров были в волости. С кого начинать? Кем кончать?
– Присядь, – Николай кивнул на табурет. – Дело ясное. Не выполнишь приказ – тебя вздернут. Говоришь, все люди? А какие люди? Ты, помнится, мне говорил, что есть и такие, которые к захватчикам душой льнут? Новым порядкам радуются? Есть?
– Конечно, есть, я же не отпираюсь.
Николай улыбнулся, окончательно сбив старосту с толка.
– Вот теперь хоть по-человечески заговорил, а то – «сами справляемся». Ну ладно, не обижайся, я тебя понимаю. Так вот: этих самых льнущих и потереби. Наберется столько?
– Да их-то меньше, но у каждого по три коровы. Что от колхоза остались, им фашисты роздали.
– Вот и оставь им пока по одной, как у всех. Объясни – таков, мол, приказ. Глядишь, они на фашиста другими глазами глянут.
– А ежели они пойдут в волость да дознаются?
– Ты пошел бы?
– Пожалуй, верно. Ну что ж, будь что будет, сделаю по-твоему!
– Тебе, Никола, только в начальниках ходить, – сказал Прохор, когда староста ушел. – Молодой, а хватка – старикам учиться. Конечно, по мирному времени быть начальником-то.
– По мирному времени я, Прохор Игнатьевич, предпочитаю детишек грамоте учить, начальников без меня хватит.
10
С вечера сильно болела раненая нога. Николай не мог заснуть. К полуночи в избе неожиданно посветлело, а стекла окон стали белыми. Николай оделся, вышел на крыльцо.
На улице хозяйничала зима. Снег падал густыми мягкими хлопьями, неслышно ложась на ступени крыльца. Пахло морозцем.
«Вот и заимел бесплатный барометр на всю жизнь», – грустно подумал Николай о больной ноге.
Он спустился с крыльца и долго стоял посреди путаного хоровода зимы. Снежинки падали на подставленную ладонь, холодили кожу. Николай сжал ладонь, будто здороваясь с зимой. Что принесет она ему? Заметет заботы и тревоги или прибавит новые?
Запорошенный снегом, продрогший вошел он в избу. Разделся, но лечь в постель не успел.
Прохор не спал, видно, его стариковские кости тоже чуяли перемену погоды. Кряхтя, он слез с печи, как был в исподнем, сел к столу, раскурил самокрутку.
– Слышь-ко, Никола? Не хотел я тебя тревожить попрежь времени, но что-то