Женщина наклонила голову набок – так, что идущий от окна дневной свет еще больше выставил напоказ ее безобразный синяк. Она будто давала мне последний шанс. Я упрямо вздернула голову вверх. Этим, дорогуша, ты меня не возьмешь.
Мне подумалось, что она уже готова была усмехнуться, а потом разразиться дьявольским, как иногда показывают в фильмах ужасов, смехом.
Мать, однако, молчала, а мы с отцом, хоть и по разным причинам, оба медленно умирали от страха.
– Я сама виновата, – ответила наконец женщина тихо, но очень четко. – Вчера вечером я по темноте спускалась с лестницы и не увидела одну ступеньку… Дорогой, прости, что сразу не рассказала, – она отвела взгляд от моего лица и посмотрела на мужа, – ты и так выматываешься на работе, и я не хотела давать тебе нового повода для расстройств.
Отец вздохнул и, сетуя на ее невнимательность и халатность к собственному здоровью, спросил, приложила ли она лед, намазала ли ушиб мазью. Она виновато кивнула.
Ох, папа, и ты ей поверил?
Я, прожигая глазами лицо матери, злобно сощурилась. Что за игру ты затеяла? Планируешь меня этим дальше шантажировать? Думаешь, я не пошлю тебя при первой же попытке намекнуть на что-либо подобное? Думаешь, ты победила, думаешь, обхитрила меня? Что ты так усмехаешься, ведьма? Я злилась, у меня было чувство, будто я чего-то не понимаю, будто она знает что-то такое, чего не знаю я. Впоследствии выяснилось, что зря я так низко думала о своей матери – насколько я знаю, для остального мира тот синяк так и остался следствием ее «халатной невнимательности» к своему здоровью.
Когда мы в молчании пили клюквенный морс, я кое на что решилась.
– Можно мне сегодня погулять? – спросила я, обращаясь к обоим родителям.
Отец быстро взглянул на жену, но та снова смотрела только на меня.
– Соф, – сказал отец так, словно я была раздражающим комаром, который летает по комнате, пищит и не дает уснуть. – Мы же с тобой договорились – эти выходные ты сидишь дома.
– Можно.
Мы с отцом разом обернулись. Мне не могло это послышаться? Она и правда это сказала?
– Дорогая?.. – отец рассеянно заморгал. – А как же запрет?
– Ты можешь сегодня пройтись по утесу, там, где мы сможем тебя видеть. Всего на час, – произнесла мать скороговоркой. – Ей нужен солнечный свет, смотри, какая она бледная, – пояснила она на вопрошающий взгляд отца.
Отец, быстро взглянув на меня, возражать не стал. Я бросила последний взгляд на мать, в котором подозрительности было явно больше, нежели благодарности, и бегом, пока они не передумали, понеслась к лестнице.
Впоследствии это взаимное недоверие часто вставало между нами – напряженное, как струна, оно постоянно маячило где-то на заднем фоне, раздражая нас обеих, о чем мы, разумеется ни за что бы не признались.
Сейчас я думаю, а может из-за него все вышло таким поганым образом?.. Не-ет, не из-за него,