Боря ни с кем не начинал разговора, лишь отвечал, когда к нему обращались. В основном он молчал, переживал. У него был внутренний страх перед тем, что скоро ему предстоит попасть в настоящую хату, и встретиться с воровским миром. Впрочем, то же самое читалось и на лице остальных. Хотя они и хорохорились, но всё равно страх перед будущим вхождением в камеру был виден в их глазах. Тормоза открылись, и в их проёме показался старшой, который взглянув на карточку начал что-то читать:
– Так, кто здесь остался? Байматов, Мурзаев, Пахомов, Лещёв, Харченко, выходим на продол, руки держим за спиной, вперёд!
Все присутствующие поднялись со своих мест, взяли сумки, пакеты, и выдвинулись из хаты. По продолу их вели через первый корпус, где из камер доносились какие-то крики. Услышав, из одной «Сипак, как житуха?», Боря понял, что это зеки из разных хат таким способом общаются между собой. Пройдя первый корпус, они остановились у какого-то склада. Здесь очередной работник в чёрной робе и с таким же белым бумажным значком «отряда №1», каждому выдал по матрацу, скрученному в виде рулетки, и в который были завернуты: простыня, одеяло, подушка, наволочка, пододеяльник. На другом складе им выдали «рыльно-мыльные» принадлежности: маленький прозрачный пакет, содержащий кусочек белого мыла, набор одноразовых бритв, тюбик зубной пасты, зубную щётку, два вафельных полотенца, рулон туалетной бумаги. На третьем складе им была выдана посуда: железная кружка, железная глубокая миска, ложка – всё, что полагается арестанту иметь при себе. Всё это они понесли через все коридоры («продолы») Бутырки на седьмой корпус, где располагалось карантинное отделение. Боря, идя по коридорам, с интересом успевал читать плакаты: «Мир – это свобода основанная на признании прав всякого человека», «Быть человеком – это чувствовать свою ответственность», «Человек творит себя выбирая мораль». Интересно для чего они? Наверное так Бутырка воспитывает уголовников к законопослушанию.
Плакат «Любовь к свободе цветок темницы и только в тюрьме чувствуешь цену свободы» ознаменовал начало карантинного отделения. Уфсиновец открыл одну камеру, и оттуда раздался голос:
– Старшой, долго я ещё здесь торчать буду? Я уже две недели на карантине сижу, неужели нельзя поднять в хату!?
– Не ко мне вопрос. Я вот тебе жильца ещё одного привёл – волосатого. Пострижёшь, а?
– А чем я его побрею? Я же не в хате. Вот попадём мы с ним в общую хату, там и побреем его.
Игорь