Ко времени юбилея благодаря Розанову и символистам была во многом сломана прежняя парадигма его истолкования и оценки: начался пересмотр взгляда на гоголевское наследие и его отношение к русской литературе XIX в., акцентировался трагизм мироощущения писателя, признавалось его языковое своеобразие, давалась переоценка и идеологических аспектов его творчества. А. Белый, например, в юбилейной статье будет бороться против всякой тенденциозности в понимании Гоголя, когда «идейная борьба за любимого писателя сводится к борьбе за этикетку»[92]
Но примечательно, что значительная часть модернистов, да и литераторов вообще не участвовала в официальных торжествах, пожалуй, за исключением В. Я. Брюсова с его известной речью «Испепеленный»[93]. Б. Зайцев вспоминал: «Гоголю предстояло явиться без блеска: подлинно хмурою личностью литературы. Всем заведовала Дума и Общество Любителей Российской Словесности. Западники, славянофилы, ссорившиеся на пушкинских торжествах, перевелись. Литература делилась на «реалистов» и «символистов». Не было никого сколь-нибудь равного Тургеневу, Достоевскому (Толстой не счет, он доживал последние дни)… Чехов в могиле. Надо сознаться: и «реалисты», и враги их отнеслись к Гоголю равнодушно. На «Пушкина» съехалась вся братия (Тургенев даже из-за границы). Гоголя удостоили совсем немногие – неловко даже вспоминать»[94]. В этом мемуарном очерке, в целом, верно определено отличие гоголевских и пушкинских торжеств. Аналогии с пушкинскими (1880, 1899) днями были частыми в отзывах современников: подчеркивалось сходство «сценариев» пушкинского и гоголевского юбилеев, а также их противоположность. В 1880 г. В. В. Розанов в статье «Гоголевские дни в Москве» подчеркивал: «Вообще было много хорошего. Но ничего подобного тому, что произошло при открытии памятника Пушкину в Москве же, когда говорили Достоевский, Тургенев, Островский… Кто мог бы скрасить празднество – это Ключевский, но он вовсе не показался на открытии