И Маха отошла, схватившись за пухлые помидорные щеки, и Маха, конечно, ей поверила, и все было хорошо – вот до этого самого Нового года, до еще одного Нового года у Зубининой. До праздника, куда Леся пришла, как и полагается, с Сёмычем, где все было еще круче и веселее, чем год назад, – пока Сёмыч незадолго до боя курантов не отозвал ее в сторонку («Чего, Сёмыч? Чего?»), не обнял за плечи и не зашептал прямо в ухо: слушай, ты же все понимаешь, Леська, мы взрослые люди, мы друзья, она мне нравится, Маха, очень она мне нравится, ну у нас же с тобой все нормально, да? Нормально? И Леся улыбнулась. Нормально, сказала она. И пошла к столу, и что-то пила и ела, и смеялась со всеми, и кричала: «С Новым годом!» А потом, не переставая смеяться, вышла на балкон, и этого никто не заметил.
Лесе шестнадцать, и она стоит на балконе шестнадцатого этажа. Она уже почти убедила себя, что и маме, и папе будет без нее только лучше: у мамы есть Милана, а у папы – его неведомая тварь. Она взялась за шершавые от облезшей краски перила и перекинула через них правую ногу. Теперь надо перекинуть левую, а там уже просто. Только не надо смотреть вниз, и все.
Там, впереди, в черноте вскипает разноцветной пеной очередной салют, и Леся, уставившаяся влево и вбок, видит при свете салюта четкое черное слово: «Приворот».
Она стоит, держась за перила, еще несколько секунд. Потом перекидывает правую ногу обратно и идет прямо на потухшее слово. Слово напечатано на газете, а газета лежит на шатком балконном столике, придавленная банками с медузными солеными патиссонами. Леся поднимает одну из банок, ставит на пол и отрывает от газеты кусок.
«…овидящая Ясмин. Помогу заглянуть в себя, осознать прошлое, спланировать будущее. Устраняю неприятности в семейной жизни, открываю пути к богатству. Отворот, приворот, снятие порч» – говорится на оторванном Лесей куске газеты. И еще телефон и адрес.
Леся стоит на балконе, смотрит на газетный обрывок и начинает наконец плакать. Ну конечно, ерунда. Но попробовать-то можно? А уж если не поможет и это, тогда можно и с балкона. Балкон же никуда не денется, он подождет.
Леся подставляет лицо ледяному ветру нового года, и слезы высыхают. Она скатывает кусок газеты в трубочку. Карманов на ее платье нет, и Леся сует трубочку в лифчик. Уходит с балкона.
Никто не замечает, как она появилась. Все слишком заняты своим новым счастьем. Ни Сёмыча, ни Махи не видно. Леся шагает к столу, берет бокал, с кем-то чокается, с кем-то обнимается.
– А они такие звонят! – перекрикивает гостей раскрашенная, как клоун, Зубинина. – Звонят сюда по телефону! Говорят: со двора видели, какой-то человек с балкона вылезает, с верхних этажей! Не из вашей ли, типа, квартиры? А я им: вы что! У нас тут психов нет! Или есть? Эй, вы все тут?
– Все! –