– Вы чего? – сонно спросила Леся. – Война, что ли?
– Ты что! – взвыла мама. – Совсем, что ли, ничего не понимаешь! Милана заболела! Температура высокая, не спадает! Судороги были!
Приехали мрачные люди с чемоданчиками, осмотрели обмякшую Милану, укололи чем-то из гигантского шприца и увезли вместе с мамой в больницу. Остаток ночи Леся с папой просидели на кухне. Папа то молчал, отвернувшись к окну, то по десятому разу, тряся костистой ладонью, объяснял кому-то третьему, неведомому, что на работу завтра не пойдет, а потом, некрасиво всхлипнув, уложил голову на стол и засопел. Леся, нарочно шумя, ставила чайник, пила чай, хлопала дверью холодильника, мыла посуду, подметала, проветривала кухню, но папа не просыпался до самого будильника.
С утра выяснилось, что в больницу их пустят только после обеда. Леся было решила в школу не ходить, но беспорядочная папина активность наводила такую тоску, что она, съев пару ложек позавчерашней застывшей гречки, выбежала из дома на мороз. И пришла на уроки, и перехихикивалась с девчонками, и смеялась громче всех на переменах, а потом ее вызвали к доске на физике. И задача была вполне себе решаемая. Но она, Леся, взяла мел, воткнула его в доску и вдруг со свистящим звуком повела вправо и вниз, как ту иголку по пластинке, а потом прямо с этим мелом в руке, стоя перед доской, начала тихонечко, с детскими подвизгиваниями, плакать.
И какие же они все были родные, и Нель Пална, и ребята: Ну ты что, ты что, не выучила? Сестра заболела? Так, давайте-ка ее домой, Лесь, выпей вот водички, что, не хочешь домой, а когда в больницу можно, сестру навестить, ну-ка, кто ее может проводить, Семёнычев, ну-ка ты, а действительно, Сёмыч, давай-ка, а я что, я уже готов.
Леся стоит на балконе и вспоминает, как в первый раз увидела Сёмыча.
Это было первого сентября, за три месяца до того, как заболела Милана. Они с девчонками стояли на школьном дворе, одни завитые в барашек, другие красиво подстриженные, накрашенные, страшно хорошенькие, и даже Клюквина была почти хорошенькой. Они стояли и ждали как будто всеобщей линейки – а на самом деле высматривали, кто еще подойдет из одноклассников, кто как изменился за лето. А мальчишки толпились поодаль, и видно было, что некоторые из них, еще в мае бегавшие тоскливыми шпендиками, за три щедрых на солнце месяца переросли наконец своих одноклассниц и стали вполне ничего себе, и еще было слышно, как они солидно, преувеличенно басят.
И тут подскочила, подлетела откуда-то Зубинина и начала орать: «Девчонки, у нас новенький! Новенький! Там, с Нель Палной стоит!» И все девчонки, и даже Клюквина прямо на глазах у толпящихся поодаль мальчишек, вымахавших до пристойных размеров, рванулись ранеными лосихами через весь школьный двор смотреть на новенького. А новенький, ростом с телебашню и такой же тощий, весело глянул