– Что я могу? – простонал Петров чуть слышно, – Я же все равно не справлюсь…
Но здесь, в тишине, некому было с ним соглашаться и некому было его оправдать. От этого ощущение беспомощности и оставленности только усилилось – будто канат, на котором он балансировал, начал с треском рваться нить за нитью.
Чтобы прогнать это ощущение, Петров сцепил зубы до боли и пошел вглубь леса – туда, где скрылась мать.
Тропинка скоро закончилась, и ему пришлось пробираться сквозь высокую траву и сухостой, ориентируясь лишь на серые нити, что теперь свисали с деревьев так густо, будто там, наверху, составляли единую сеть.
– Идя по дороге из хлебных крошек, не плачь, не молись, вспоминай хорошее, – бормотал Петров на мотив колыбельной, – Сто башмаков истопчет скиталец, не ведая, сколько ему осталось.
Петров не знал, откуда пришли слова этой песни. Он просто повторял то, что лес шептал у него в голове, пока не увидел на одном из деревьев табличку с надписью «Конец дороги».
Это показалось Петрову странным, потому что последние несколько километров он ломился сквозь чащу, где не было и намека на дорогу. И кому понадобилось вешать здесь этот знак?
Но найти ответ Петров не успел, потому что, стоило ему ступить за табличку, как реальность всколыхнулась, будто по ней прокатилась силовая волна, и лес остался за спиной.
Впереди раскинулось бескрайнее поле, изрытое прямоугольными ямами. Словно кладбище разрытых могил. Некоторые ямы были совсем свежими – возле них еще лежали кучи влажной земли – другие уже потеряли свою первоначальную форму, и насыпи земли рядом с ними густо поросли травой.
– Мама! – крикнул Петров в пустоту.
– Это тихое место. Не оскорбляй его своими воплями, – сказал старик, сидящий на земляной насыпи рядом с одной из ям.
Петров готов был поклясться, что еще секунду назад здесь никого не было.
– Я ищу свою мать, – сказал он, стараясь сохранять твердость в голосе.
– Ты опоздал. Не нужно было оглядываться.
Петров сощурился. Он определенно уже где-то видел этого старика в небесно-голубом галстуке-бабочке.
– Я тебя знаю, – сказал он. – Ты тот старик с часами!
– Я тоже опоздал, – проскрипел старик, глядя в яму перед собой, – Я ждал объяснений. Ждал, что кто-нибудь расскажет мне, зачем я здесь, и что я должен делать. Я бы делал все, что мне скажут. Но никто ничего не сказал. Я так чудовищно опоздал…
Казалось, старик готов продолжать свой речитатив бесконечно, поэтому Петров его перебил:
– Моя мать была здесь?
– Ты ищешь свою мать. Мы все что-то искали. Но уже поздно.
Старик улыбнулся, демонстрируя желтые зубы. Демонстрируя вызов и насмешку. «Ты все просрал, Петров. Ты настоящее ничтожество» – вот что говорила Петрову эта улыбка.
Он сжал кулаки. Внезапная ярость, зародившись где-то