– Обернись ко мне и замри.
Петров вздрогнул и повернул голову.
Марта сидела на кушетке, закинув ногу на ногу и, не сводя глаз с Петрова, что-то быстро набрасывала карандашом на листе картона. Даже во время любви Петров не видел ее такой, как сейчас – волосы спутаны, приоткрытые губы подрагивают от неровного дыхания, в глазах безумие. Свет луны отражался от ее кожи, и этого света было достаточно для работы.
– Отличный ракурс!
Марта на секунду вытянула руку с карандашом в сторону Петрова, произвела какие-то замеры, кивнула сама себе и вернулась к наброску.
– Как ты здесь оказалась? – спросил Петров.
Марта его не услышала. Или не посчитала нужным отвечать. Петров попробовал снова:
– Дети за окном. Ты их видишь? Они все еще там?
– Не смотри в окно. Не оглядывайся. Что бы ни случилось, дай мне закончить.
Там, за спиной, что-то шуршало и возилось, что-то бессвязно бормотало и приближалось. Петров окаменел и посильнее сжал нож, надеясь только на то, чтобы в этот раз оказаться сильнее и не оглянуться.
Наконец, Марта отложила карандаш:
– Готово!
Шевеление за спиной прекратилось, голоса смолкли. Как будто кто-то вдруг поставил воспроизведение на паузу. Петров выдохнул и едва не рухнул на пол от накатившей слабости. Марта рассматривала набросок с блуждающей улыбкой, то и дело проводя по картонке пальцем.
– Я хочу посмотреть, – Петров подошел к Марте поближе.
Марта по-детски спрятала набросок за спину:
– Пока рано. Сможешь посмотреть, когда я с тобой закончу.
Затем она протянула к Петрову раскрытую ладонь и мягко забрала у него нож.
Светало.
На ватных ногах Петров доплелся до кресла у окна с видом на реку. То место, куда они пойдут гулять, когда Петров поправится.
Время замерло. Петров тяжело моргал, и каждый раз, когда он открывал глаза, освещение в комнате менялось: тени на стенах то удлинялись, то укорачивались, небо за окном окрашивалось то в оранжевый, то в мутно-зеленый, то в фиолетовый. Была ли это галлюцинация, или Петров действительно провел так несколько дней, а то и недель?
В темноте под веками он различал знакомые лица – наверное, когда-то он знал этих людей, хотя не мог утверждать наверняка. За окном раздавался мерный стук – то ли яблоневые ветки на ветру бились о карниз, то ли дети обошли дом и теперь стучали в окна спальни.
Пошевелив рукой, Петров коснулся чего-то гладкого и холодного. Открыл глаза. На широком подлокотнике кресла лежал нож.
Петров точно помнил, что отдал его Марте. И все же нож был здесь – большой, тяжелый, тускло поблескивающий в лучах заходящего солнца.
– Возьми его, – послышался шепот. – Ты всегда этого хотел. Ты всегда был тем, кто однажды возьмет нож. Если не сейчас, то позже. Это только дело времени, а у тебя есть все время в мире.
Петров