– Потому что расплаты нельзя избежать. Каждый обязательно получит свое.
Последние слова Марта прошептала Петрову на ухо и поцеловала его в шею. Петров все понял правильно, взял Марту за руку и повел ее в спальню.
Здесь тоже были картины. Они висели на стенах, лежали на полу и на кровати. Петров смахнул с покрывала несколько исчерканных листков и порадовался тому, что свет был выключен. Меньше всего ему сейчас хотелось смотреть на всю эту живописную эстетику умирания.
Марта взяла Петрова за руки и положила его ладони себе на грудь. Затем опрокинула его на кровать и взобралась сверху.
– Ты просто закрой глаза, – сказала она.
Петров повиновался и откинулся на подушки. В темноте под веками заплясали разноцветные круги.
Когда он проснулся, было уже светло. Из-за стены доносился звон посуды и свист кипящего чайника. Петров сел на кровати и осмотрелся. Со всех картин в спальне на него внимательными зелеными глазами смотрел чернобородый мужчина с татуировкой в виде птицы на правой скуле. На одном из полотен он сидел за столом, положив руку на стопку книг, на другом стоял под деревом в задумчивости, на третьем позировал нагишом на кровати – той самой, где сейчас сидел Петров; даже постельное белье было того же стального цвета.
Петров обернулся, чтобы рассмотреть картины, висящие у изголовья. Там был все тот же мужчина, но выглядел он иначе: впалые щеки, торчащие ребра, расфокусированный взгляд. В нем не осталось и следа той монументальной важности, с которой он позировал для предыдущих полотен.
На одном из карандашных набросков он сидел в углу, обхватив руками колени – худой, голый, затравленный. На другом были только глаза и перекошенный рот. Венчал композицию огромный холст под потолком: мужчина лежит на кровати, руки по швам, глаза закрыты, на груди оставленный кем-то букет ромашек – таких пронзительно белых на землисто-серой коже, – рядом на тумбочке горит свеча.
Петров скосил глаза на заваленную бумагами тумбочку – свеча все еще была здесь.
Из-за спины послышался насмешливый шепот:
– Добро пожаловать в ад.
Взгляд Петрова заметался между картинами в поисках источника звука. Он боялся надолго упустить из виду какое-нибудь из полотен: казалось, теперь все эти портреты смотрели прямо на него. Комната будто выдавливала Петрова, влажные простыни обвились вокруг бедер, потянулись вверх с шелковым шорохом.
Петров вскочил с кровати, тяжело дыша и нервно отряхиваясь, и, как был нагишом, выскочил в гостиную.
Марта застыла у стола с графином сока в руках:
– Что случилось?
– Кто этот мужчина на картинах? С татуировкой на лице.
– А, вот в чем дело, – Марта поставила графин на стол, – Садись. Я расскажу за завтраком.
Петров сел и придвинул к себе тарелку, на которой лежала горка свежих бельгийских вафель и шарик ванильного мороженого.