К вечеру пятницы мы заскирдовали три довольно больших скирда, произвели обмер, сложили и обвязали инструменты и уже в субботу с утра стали ждать трактор.
Трактор приехал к девяти утра, но без прицепа. Мужчина, который привез нас сюда, сидел рядом с водителем и держал на коленках объемистую сумку. Мы не просили, а настаивали на том, чтобы уехать отсюда без всяких возражений.
Он уже который раз повторил, видимо, по его мнению, козырной момент, что, мол, в отличие от других отделений, здесь есть корова и женщины, которых можно использовать; а мальчик (водитель трактора) сетовал на то, что без прицепа не может нас отвезти. Мы в категорическом тоне дали им понять, что, если они будут упорствовать, мы оставим их здесь, а сами уедем. Силы были не равны, и, в конце концов, они отступили. Мы показали мужику скирды и дали цифры обмера. Он посмотрел на скирды и на цифры, сказал, что возражений не имеет, и мы начали размещаться на тракторе. Я сидел на корпусе трактора около выхлопной трубы. Поэтому я двумя руками упирался в корпус трактора – труба была очень горячая.
О чем я думал? Не знаю. Наверное, о чем-нибудь возвышенном, как бывает, когда человек попадает в такую перетряску. На грешную землю меня вернуло колесо. Заднее колесо трактора, упираясь мне в правый бок в области ребер, тащило меня по земле. Оно медленно, но верно погребало меня под собой и одновременно подволакивало. Я все это видел и недоумевал: как я попал сюда? Кричать я не мог – кричали, вопили другие. Что-то наверху происходило. Кто-то упал мне на голову. Все это время трактор двигался, волоча меня по земле. Наконец он набрал скорость и переехал меня через грудь. Край шины колеса содрал с моего подбородка порядочный кусок кожи.
Одну минуту, всего одну минуту шла борьба между жизнью и смертью. Проделывая неописуемые движения, я корчился на земле. Ребята хватали меня за руки, за ноги, мяли, прижимали к земле, чем еще больше усиливали мои страдания. Я не мог разговаривать, не мог дышать. Вращая глазами то на одного, то на другого, я умолял их оставить меня в покое, но они этого не понимали. Усердствовал больше всех Чеснок Сабир. Победила жизнь, и я начал дышать. Молниеносно промелькнула мысль, что я буду жить, но вот как? На какой степени инвалидности? На это ответа не было.
У меня горели, именно что горели, все внутренности, резало спину, очень сильно болела область мочевого пузыря. Видя, что я начал дышать, ребята посадили меня на землю, держа за пальцы рук и голову. Это были единственные места выше ремня, на которых уцелела кожа. Остальные места покрывало кровяное месиво с разорванными и болтающимися из стороны в сторону красными массами мяса.
Может быть, раз в сто лет такое случается в этих местах, но богу угодно было, чтобы это случилось сейчас: откуда ни возьмись мимо нас проехала какая-то бричка, причем тащил её не вол, как обычно, а породистый мерин. Ребята остановили