Миссис Глегг тряхнула головой и недовольно скривилась при мысли о «четырехколесной повозке». У нее и на этот счет имелось весьма определенное мнение.
Сестрица Пуллет была вся в слезах, когда одноконный экипаж остановился перед дверью миссис Талливер, и было совершенно очевидно, что она намерена пролить их еще немало, прежде чем выйти из него; потому что, хотя ее супруг и миссис Талливер уже стояли рядом, готовясь поддержать ее, она продолжала сидеть неподвижно и печально покачивать головой, сквозь слезы глядя вдаль невидящим взором.
– Что случилось, дорогая сестрица? – осведомилась миссис Талливер. Чрезмерно развитым воображением она не страдала, но ей пришло в голову, что большое зеркало на туалетном столике в лучшей спальне сестрицы Пуллет могло разбиться во второй раз.
Вместо ответа миссис Пуллет лишь в очередной раз покачала головой, медленно поднимаясь на ноги и сходя на землю, успев при этом метнуть внимательный взгляд на мистера Пуллета, дабы убедиться в том, что он готов уберечь ее симпатичное атласное платье от беды. Мистер Пуллет был мужчиной невысокого роста, с курносым носом, маленькими озорными глазками и тонкими губами. Сегодня он обрядился в костюм черного цвета с белым шейным платком, узел на котором был завязан настолько туго, что предполагал наличие неких принципов, а не просто из личного удобства. Рядом со своей высокой красавицей-женой в платье с пышными рукавами, в просторной накидке и большой шляпке с двумя перьями и несколькими лентами он выглядел столь же уместно, как и маленький рыболовный баркас на фоне брига с поднятыми парусами.
Вид модно одетой женщины, снедаемой скорбью, – это одновременно трогательное зрелище и разительный пример того, как обострила наши чувства цивилизация. Какой длинный путь лежит от убитой горем готтентотки до женщины с широкими манжетами, с несколькими браслетами на каждой руке, в шляпке, являющей собой настоящее архитектурное сооружение с тонкими завязками! Утонченное дитя цивилизации выказывает свою скорбь самым деликатным образом, представляя любопытную загадку для аналитического склада ума. Если бы она рискнула слепо войти в дверь с разбитым сердцем и глазами, полными слез, ничего не видя перед собой, то запросто могла бы порвать или измять пышные рукава своего облачения, но глубокое осознание подобной возможности приводит в действие такие силы, что она вполне безопасно разминается с притолокой. Отдавая себе отчет в том, что слезы ручьем текут у нее по щекам, она отшпиливает ленты и томным жестом отбрасывает их назад, даже в минуту величайшего уныния трогательно надеясь, что, когда слезы высохнут, ленты вновь обретут былую привлекательность. Когда рыдания ее становятся тише, она откидывает голову под таким углом, чтобы не испортить шляпку, переживая тот ужасный момент, когда скорбь, превратившая все остальное в утомительную скуку, начинает притупляться