«А ведь они заодно, сговорились, – пронеслось в мозгу. – А ты понимаешь ли их, человече? – спросил внутренний голос. – Нет, – ответил я сам себе. – Я недостаточно смел для этого и недостаточно верен самому себе и тому, что делаю. – А что ты тогда делаешь здесь на празднике созидающей смерти? – Да, мне лучше уйти».
– Спасибо. Извини, но я, пожалуй, пойду.
– Даже чаю не попьешь?
– Спасибо, как-нибудь потом. Хорошо?
– Ну, прощай.
– До свидания.
И улыбнулся. Опять улыбнулся. Так же громадно и сумасшедше. Нам было тесно втроем в одной комнате.
И хотя я догадывался, что не стоит его сейчас оставлять, я ушел. Да и почему нельзя, в конце-то концов? Раз я ушел, значит должен был уйти. Наверное, я все-таки в глубине души догадывался об истинном конце. Догадывался, что и это еще не все. Да и как можно было ему помешать. Может быть, жизнь и является почетной обязанностью, но как это может объяснить тот, кто и сам в этом сомневается? Я был искренен, по крайней мере.
Когда через несколько кварталов от его дома я услышал вой пожарных машин, то не усомнился, куда они направляются.
Я подбежал к дому, когда пожарные уже начали с профессиональной деловитостью ликвидировать пожар. Издалека доносился истерический визг скорой помощи.
Позже следствием было установлено, что имел место несчастный случай. Владелец квартиры находился в состоянии наркотического опьянения, заключила экспертиза. Как можно было это определить? Да и в этом ли суть.
Несчастный случай или нет? Я долго думал потом, – а сейчас смотрел в горящие окна и понимал, что уж теперь-то картина дописана.
По-прежнему в уши что-то нашептывал дождь. Грустно. Безразлично-безучастно. Его слабые объятия не могли потушить огня ни внутреннего, ни внешнего, оставляя людей напряженно-застывшими во внезапно охватившем их приступе пиромании. Хоть погреться у чужого огня да потешить глаза.
«Просто сгорают и гаснут из одной лишь потребности гореть».
Белобрысое сердце
Где же ты, вечно ускользающая странница? Где тихое и бессеребряное счастье твое? Где ты, любовь моя?
Я помню нашу первую и последнюю встречу, ибо потом только казалось мне, что встречал тебя, общаясь с похожими на тебя, но ветреными младшими сестрами твоими. И даже сестры бежали меня; сестры твои, ускользающие от меня в страхе пред тобою. Всегда. Ведь если бы я встретил тебя, то бросил бы всех их, и я прекрасно понимаю их, убегающих. Невозможно ведь каждую минуту жить в страхе расставания. Они ускользали от меня, медленно растворяясь в шелестящем дожде на грязном, вечно опаздывающем трамвае, страшась урагана бескомпромиссной ревности твоей, сметающего на пути всех, кто не в силах оказался оценить блага, дарованного тобой. И нет в том твоей вины, что не в состоянии ты подарить свободу захваченным по принципу «призового права» рабам, хотя бы потому, что никогда не знала ты смысла этого слова