– Ты ведь никогда сюда не лазила? Конечно нет. А тут, между прочим, лесенка есть.
Он откинул челку, прижался всем телом к стене и сделал первый скользящий шаг по карнизу.
– Придурок, куда?! – крикнула Ника, но парень уже скрылся из виду. Она замешкалась, потопталась на месте, потом заглянула за кирпичный угол.
Никого на карнизе не было.
Сердце грохнуло тяжело и страшно, как пушка на Петропавловке.
– Я тут, – раздалось насмешливо сверху. – Лезь давай, я тебе руку подам. Или боишься?
Сердце опять грохнуло, и второй выстрел был тяжелее первого. Как будто отмечал высадку марсиан.
Ника покосилась вверх. Дальше по карнизу в резкой синей тени чернела узкая лесенка, даже не лесенка, а ряд ржавых скобок, вбитых в кирпичи. Рядом тянулся железный хлипкий прут-перильце.
Какой идиот прилепил лесенку над узким карнизом, известно только тараканам в его голове. Да еще, вероятно, писателю Достоевскому – он хорошо разбирался в питерских идиотах.
Выглядела лесенка страшно. И лезть туда было страшно.
– Боишься, да? Погоди, я сейчас вернусь.
Он говорил без насмешки, просто обозначал – ну боишься, бывает.
Конечно, она боялась. Чего уж тут скрывать. Боялась. Очень.
– Стой! Я залезу.
Ника потрогала кирпичи:
– Ничего я не боюсь. Сейчас поднимусь, жди.
Под косыми вечерними лучами кирпичи с этой стороны нагрелись. Она ясно видела глубокие щели между ними. А вдруг там живут маленькие кирпичные человечки? Внутри оранжевых теплых шершавинок?
Она прижалась грудью к стенке, зажмурилась и очень-очень медленно пошла по карнизу.
Сразу за углом кирпичи похолодели, их накрыла вечерняя тень, кирпичная зима.
Ника вела ладонью по стене – вот еще лето, пахнущее старой известкой… А к кирпичным человечкам небось прилетают божьи коровки и приносят синее молоко… Вот угол – тупой, сглаженный ветром и временем… а вот уже первая скобка.
Теперь надо вверх.
Она открыла глаза, мельком глянула. Карниз тут расширялся, но все равно казалось, будто провал начинается прямо у нее под ногами.
Мамочка, как высоко!
Так. Главное – смотреть, куда ставишь ногу.
Только туда.
– Не бойся, не шатаются, – подбодрили сверху. – Или вернешься?
– Сиди на попе ровно, жди, – дрожащим голосом ответила она.
Возвращаться было еще страшнее.
Господи, сколько ж можно попадаться на «слабо»?! Почему она лезет, готовая разбиться, но доказать – не слабо, не слабо, не слабо!
От злости она одолела сразу шесть скобок. И замерла на седьмой. Коварный ветер подкрался и тряхнул ее холодной лапищей. В уши ворвался рев машин с улицы, гудки и звонкий голос с детского городка, считающий:
– Эни-бени, рики-таки, турбо-урбо-сентебряки! Эус-беус, детский бес, в теле девочки воскрес!