Этот образ мучил ее, вызывал томительное желание, и вместе с тем – страх, и острый протест из-за того, что они так далеко друг от друга, что Эд постоянно рискует собой из-за призрачной надежды, бездумно тратит время их общей молодости ради иллюзии богатства… и дольше безропотно выносить разлуку сделалось попросту невозможно. Следовало что-то предпринять.
Наутро Маргарет поехала в Гилфорд (3), в гости к Пиа, и, разумеется, застала у нее мистера Штерна. Она не стала играть в ритуальные игры – «ах, какая удача, что я вас встретила здесь!» – по отношению к Джейкобу и Пиа это было бы просто глупым ханжеством, отбросила условности и сразу перешла к делу. А дело заключалось в том, чтобы уговорить, попросту заставить щепетильного и неуступчивого Штерна принять от нее довольно крупную сумму денег… и передать их Эдварду от своего имени, с какой-нибудь благовидной легендой насчет происхождения этой небесной манны.
Мэг знала совершенно точно, что Эд никогда не примет от нее ни шиллинга, ни пенса, не примет, даже если будет умирать от голода или лихорадки. Джейкоб, надежный напарник и верный друг, «старина Джейк», как Эд называл его в письмах, был единственным шансом обеспечить гордеца Лэндсбери средствами для возвращения домой. Приданое, брачный контракт, непримиримое предубеждение лорда Гилфорда против кандидатуры жениха, двойное чувство вины – перед отцом за свое любовное упрямство, перед Эдом за чрезмерную привязанность к отцу и отказ от совместного побега – все, что выглядело таким сложным, пугающим, непреодолимым четыре года назад, сейчас словно потеряло в весе. Перестало казаться хоть сколько-нибудь важным, по сравнению с тем, что Эдвард так долго оставался на краю света. Только бы он вернулся, только бы они снова оказались рядом, телесно, во плоти, а не в одних мечтах, на зыбкой и туманной территории писем… и все решится, все утрясется, все образуется.
Мэг была в этом совершенно уверена. И на сей раз ее уверенность, подсказавшая и нужный тон, и нужные слова, сумела преодолеть возражения Джейкоба, проломить стену его сводящей с ума деликатности, а точнее – нежелания лгать другу и хоть как-то вмешиваться в чужие интимные тайны. Он почти согласился, но находил все новые и новые препятствия для тактического исполнения замысла.
Пиа не участвовала в том горячем споре. Она тихо сидела в уголке, покусывала карандаш, что-то записывала в потрепанном блокноте, и лишь когда Маргарет и Штерн немного выдохнули, и сделали паузу, чтобы глотнуть чаю, подала голос:
– Джейк, я прошу тебя… я очень прошу тебя: возьми эти несчастные деньги, отдай их Эду, пусть возвращается домой. Он очень нужен Мэг… так же, как и ты нужен мне, Джейк. А я не могу без тебя жить. Пожалуйста, Джейк, пусть Эд вернется, и ты тоже. Вам обоим пора вернуться домой…
У Джейкоба задрожали ресницы, он схватил