над мостиком, придавила лодку и погрузила под воду, увлекая меня потоком за собой. Волна ещё раз пересчитала мной все углы в рубке, продержав меня под водой минуты три-четыре, покатилась дальше к подветренному борту. Лодка оказалась в трудном положении – вздрагивая всем телом, она выгребала из-под воды, кренясь на подветренный борт, спасая нас от утопления. Лодка выпрямилась. Я выбрался на мостик. Лодка со слегка переложенным и зафиксированным рулём продолжала идти. Некоторое время я оставался у руля один, потом из глубины рубки выкарабкался боцман, весь дрожа и матерясь, он сказал несколько слов в адрес погоды и стал рулить дальше. Сила ветра была ошеломляющей. Шёл проливной дождь, крупные капли оставляли глубокие следы на воде и сглаживали гребни волн. Шквал сопровождался громом и молнией. Тяжёлая стальная крышка верхнего рубочного люка (ВРЛ) над трапом внутрь лодки была задраена, на носовой надстройке хлопали оторванные лючки, но, к удивлению, надёжно стоял приваренный намертво спасательный буй. Казалось, что лодке такой шторм угрожает опасностью, он её крутит, гнёт и ломает. Когда ветер зашёл к юго-западу, Лодка стала меньше зарываться, но её стало класть на борт так, что я с мостика легко доставал воду и ждал, когда мы перевернёмся совсем. В этом направлении ещё долгое время можно было идти безопасно, но ветер зашёл дальше к западу и отмели у побережья Сахалина оказались голыми. Меня сменил старпом. Наверху делать было нечего. Выждав, пока Лодка окажется между двумя волнами, я открыл люк и проскользнул в тепло центрального поста. Наверху лил сильный дождь, и вода была под одеждой. Конечно, я был мокрый насквозь так, что, когда спускался вниз, все тело обволакивало что-то липкое и холодное.
Всего десять сантиметров металла прочного корпуса отделяло весь тот кошмар урагана наверху, от тишины и спокойствия внутри. Зашёл в штурманскую рубку погреться у горячих приборов и немного поговорить со штурманом, отвести замёрзшую душу. Штурман отдыхал. На вахте был штурманенок с прозвищем от своей фамилии – Муму, который вытянулся и доложил обстановку. Здесь лодку мотало ещё больше: всё взлетало вверх, задумывалось на секунду, потом вниз и опять вверх; штурманенок был юн и укачивался до потери ответственности. Заплесневелый цвет лица с потухшими глазами и мольбой о помощи в них, выражал только муку и страдание. Он мог только стоять и реагировать. Ему было все равно, наличия мозга не просматривалось. В рубку в канадке и сапогах протиснулся командир.
– Ну-у, пододвинулся командир к карте, – что тут у вас? Доложите обстановку.
Обстановка была на карте нарисована; что, куда – все отлично.
Командир, глядя в карту, икнул и отрыгнул, обильно выдохнув всё это в штурманёнка, отчего в рубке густо запахло обедом.
Муму и так было плохо, а тут, после настырного запаха отрыжки, тело его выгнулось, стало жарко, потом холодно, опять жарко, и слюна – верный признак –
