Поэтому, хотим мы сказать, представления о нравственности у обоих детей, особенно у Франсуа, были весьма расплывчаты, зыбки и хрупки; этот подросток был в том опасном возрасте, когда растущий человек колеблется между добром и злом и может в любую минуту погибнуть или ступить на стезю спасения…
– До чего тебе идет эта красная косынка, сестрица! – воскликнул Франсуа. – Как она хороша! Когда мы пойдем играть на песчаную площадку перед печью для обжига гипса, тебе надо непременно надеть ее, это здорово разозлит детей обжигальщика, они ведь всегда кидают в нас камнями и называют ублюдками казненного… А я, я тоже надену свой красный шейный платок, он ведь так красив! И мы крикнем им в ответ: «Ну и что ж! Зато у вас нет таких славных вещиц из шелка, как у нас!»
– А скажи, Франсуа, – заговорила Амандина, немного подумав, – если б они знали, что моя косынка и твой галстучек украдены, они ведь тогда стали бы обзывать нас воришками?..
– Ну знаешь, пусть только попробуют назвать нас ворами!
– Понимаешь, когда про тебя говорят неправду… то на это внимания не обращаешь… Но сейчас…
– Раз Николя сам подарил нам эти два лоскута фуляра, стало быть, мы их не украли.
– Так-то оно так, но он-то их стащил на корабле, а наш братец Марсиаль говорит, что воровать нельзя…
– Но ведь воровал-то Николя, так что мы тут ни при чем.
– Ты так думаешь, Франсуа?
– Конечно…
– И все же, мне кажется, было бы лучше, если б тот, кому они принадлежали, сам их нам дал… А ты как считаешь, Франсуа?
– А по мне, все равно… Нам сделали подарок, и он теперь наш.
– Так ты в этом уверен?
– А то как же! Да, да, будь спокойна!..
– Ну тогда… тем лучше: мы не сделали того, что наш братец Марсиаль не велит, и у меня красивая косынка, а у тебя шейный платок.
– Скажи, Амандина, а если бы Марсиаль узнал про тот головной платок, что Тыква на днях велела тебе взять из короба бродячего торговца, когда он повернулся к тебе спиной?
– О Франсуа, зачем ты об этом вспоминаешь! – воскликнула бедная девочка со слезами на глазах. – Мой братец Марсиаль мог бы перестать нас любить… понимаешь… и оставил бы нас тут совсем одних…
– Да ты не бойся… разве я стану ему об этом хоть когда-нибудь говорить? Я просто для смеха сказал…
– О, не смейся над этим, Франсуа; ты знаешь, как я тогда горевала! Но что мне было делать? Ведь сестра щипала меня до крови, а потом она так страшно… так страшно таращила на меня