прятаться маленький подвижный мальчик, стараясь не бояться огромного серого паука с жирным брюхом. Вспоминал и блинное обжорство на сырной неделе
171, а также и трепетность ожидания разговления на Пасху. Материнские неповторимые куличи с сырной пасхою, миндальное молоко с пшеничным киселём, левашки с малиновым вареньем, тёртые расстегаи Карповны. Помимо непременных пасхальных куличей, сырной пасхи и крашеных яиц, на столе появлялись окорока, копчёные гуси в тесте, жареные индейки, двинская сёмга. Краска для яиц продавалась в очень приятных пакетиках с рисунками гномов, красящих при помощи стремянки яйцо, много превышающее их по размеру, зайцев, катящих огромное яйцо, петушков, стоящих возле крашеных яиц. На обратной стороне пакетиков имелись наставления как красить и напоминание, что пакетики от московской фирмы «Келлер и К». Наивный отрок Аркаша поначалу проводил несомненную параллель между этим Келлером и славным генералом-героем турецкой войны. Но туманная связь имён особым образом согревала душу. После Пасхи переход на каждодневные ячную кашу с маковым маслом, щи с головизной
172, да борщ с ушками, кисели с сытой медовой, а частенько и пироги с гречей и соминой вдохновлял не меньше. В училище стало поскромнее… Вспоминал, как его учили старшие, что в Великий четверг следует молиться особенно усердно. В пасхальную ночь родители ходили в церковь со старшими детьми, когда пушечный выстрел возвещал начало службы и хоры запевали: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». Как-то на Пасху заехала к ним ещё живая тогда бабушка в чёрном монашеском одеянии и вручила каждому члену семьи просфору: от самой крупной – отцу семейства, до самой маленькой – Антоше. А дядя Пафнутий прислал как-то к Пасхе посылку с подарками всем племянникам и племянницам, в том числе волшебный фонарь с сильной керосиновой лампой и набором прозрачных картинок Северо-Американской природы и китайской жизни. Несколько из них были подвижные. Особенно любимым стал марширующий китайский барабанщик. С особым удовольствием вспоминал Аркаша свои первые книги, сказки в изложении Толстого, «Руслана и Людмилу».
Засыпая, Митя вспоминал картины детства, чаще обращаясь к школе: в их классе стояла электрическая машинка, а на упоительно трещащих в момент движения стеклянных кругах её были налеплены кусочки фольги, или станиоля. Учитель по физике был строг, но Митю выделял из толпы учеников и особенно жаловал, впрочем и по заслугам. Географа Митя не любил, но зато обожал саму науку, уносящую его в мечтания и бесконечные мысленные путешествия по карте. Само звучание названий далёких диких стран и островов ласкало слух.
Борясь с бессонницей, Петя пытался вспомнить умиротворяющие картины безмятежного детства: балаганные паяцы, да глумцы, дудцы, горлопаны, да фокусники с звездочётами на рынке, пряный дух селёдочного рассола, а в городском саду всё лето играет симфонический оркестр и прогуливаются нарядные дамы. Колядование в Сочевник. А ещё неожиданно
