Вы, гражданин Рогожин, изволили заметить, что мы много о Мышкине говорим, как если бы его здесь не было. Что ж, давайте узнаем мнение подсудимого по одному такому… незначительному… эпизоду с Ипполитом Терентьевым. Эпизод этот как раз и связан с пресловутым счастьем. Вы, подсудимый, кажется, жалели Терентьева? Что это вы так о нем пеклись? Какой ваш интерес в этом попечении?
МЫШКИН. Никакого… никакого интереса. Кроме простого участия. Ведь ясно, что Терентьев очень нуждался в сочувствии, в доброжелательном внимании.
ПРОКУРОР. И вам, конечно же, больше всех надо!
МЫШКИН. Как вы можете так говорить! Ведь этот молодой человек умирал от чахотки. Он… глубоко несчастен.
ПРОКУРОР. Да… Видимо, я говорю так о вашем участии к Терентьеву в силу душевной черствости. Ведь в отличие от подсудимого я не готов принимать беды ближнего своего как свои. Да и какой он мне ближний! Да и вам, гражданин Мышкин…
МЫШКИН. Нет-нет, именно ближний! Самый что ни на есть ближний. Каждый человек является друг другу ближним. Я в этом глубоко убежден!
ПРОКУРОР. Что ж, давайте запомним эти слова. А теперь давайте вернем эти слова сердобольному гражданину Мышкину. Бумерангом. Итак, напомните нам, подсудимый, что вы предложили несчастному, пребывающему на последнем издыхании Терентьеву, когда он обратился к вам с просьбой, если хотите, с последней просьбой подсказать, как ему лучше умереть?
Мышкин побледнел, сник и закрыл лицо руками.
Да! Мышкин предложил Ипполиту Терентьеву пройти мимо и простить «нам», то есть здравствующему Мышкину и другим счастливым людям, цитирую, «наше счастье»: «Пройдите мимо нас и простите нам наше счастье! – проговорил князь тихим голосом».
Вот вы, господин адвокат, могли бы предложить смертельно больному человеку, вопрошающему в душевном отчаянии: «Как мне всего лучше умереть?», пройти мимо вас и простить вам ваше счастье?
АДВОКАТ. Я бы так и поступил.
ПРОКУРОР. Нисколько в этом не сомневаюсь! Знаете, скажу, как на духу: я тоже! То есть, быть может, не совсем так: сказал бы иначе, попроще, то есть, покороче. Вот только Мышкин у нас – не такой. Мышкин – почти святой! И такая восхитительная черствость!
МЫШКИН. Нет, нет… Господин прокурор прав. Я виноват! Ах, как же я виноват! Сказанное мною Терентьеву – ужасно! Непростительно! Признаться, был в каком-то мороке. Ах, как я бы хотел повиниться перед Терентьевым! Где же он? Ему помогли? Его вылечили?
ПРОКУРОР. Терентьев скончался. Как следует из материалов дела, «в ужасном волнении».
МЫШКИН (в оцепенении). Да-да, скончался… В ужасном волнении…
ПРОКУРОР. Да, недели через две после убийства Настасьи Филипповны. С душевной, так сказать, раной и в «ужасном