ПРОКУРОР. Замечательно! Вот, что говорится в материалах дела: «Я действительно был так болен когда-то, что тогда и похож был на идиота; но какой же я идиот теперь, когда я сам понимаю, что меня считают за идиота?». И вот еще, цитата: «Я вхожу и думаю: «Вот меня считают за идиота, а я все-таки умный, а они и не догадываются…”. У меня часто эта мысль».
МЫШКИН. Именно так. Я готов эти слова подтвердить.
ПРОКУРОР. Замечательно! А то, как же это – судить идиота! Начнешь судить, а тебе белый билет на стол! Идиоту место в сумасшедшем доме, а не на скамье подсудимых… Так вы, гражданин Мышкин, утверждаете, что хотели послужить России?
МЫШКИН. Именно так.
ПРОКУРОР. Что ж, вы ей хорошо послужили. Вы хотя бы понимаете, какой урон нанесли репутации отчизны?
МЫШКИН. Какой же урон?
ПРОКУРОР. Santa simplicitas – святая простота. Он еще спрашивает, какой урон? Какой урон?! Нет, уезжает человек из России в Швейцарию в вегетативном состоянии. Там – в Швейцарии, на Западе, на ЗАПАДЕ (!) – его лечат, ставят на ноги. И человек возвращается на родину, которой хочет каким-то непостижимым образом послужить: наверное, своей каллиграфией. И вот, пробыв на этой самой родине с полгода, он сходит с ума!
Вы хотя бы понимаете, славный наш подсудимый, что льете воду на мельницу русофобских сил! Даете козыри нашим хулителям! О, вы хорошо послужили своей стране! По вам 275-я статья плачет. Государственная измена, между прочим. Получается: вы, Мышкин, – хотя и невольный, но… очевидный… изменник!
МЫШКИН. Я… нет-нет… я не изменял!
ПРОКУРОР (передразнивая). Не изменял…
МЫШКИН. Я попрошу!
ПРОКУРОР. Ладно! Проситель выискался!.. Ну, ладно, ладно… бог с ней, с Россией… (Говорит с небрежением, но тут же исправляется.) То есть Бог – с ней, с Россией! Родина – мать наша – и не такое претерпевала. И потому… давайте оставим Россию в покое и поговорим о ваших наветах в адрес… Рогожина Парфена Семеновича.
ПАРФЕН РОГОЖИН. Вона как.
МЫШКИН. Каких же наветах?
ПРОКУРОР. Вы помните историю с китайской вазой?
АДВОКАТ. А при чем здесь ваза?
МЫШКИН. Помню. Я разбил дорогую вазу в загородном доме Епанчиных. Право, это вышло совершенно случайно, как-то нелепо.
ПРОКУРОР. Что нелепо, то верно. Но почему вы ее все-таки разбили?
МЫШКИН. Говорю же: чистой воды случайность.
ПРОКУРОР. Ой-ли? Разве не убеждаемся мы на примере злосчастной китайской вазы в баснословной силе наговора? Ибо разбитую вазу