ПРОКУРОР. Господь, говорите… вникнуть может… А что, если каждый человек и есть себе Господь Бог, и сам себя после смерти судит. Следовательно, виновным получается только тот человек, который сам считает себя виновным. А, так сказать, «свято» верящий в собственную безнаказанность – неподсуден. В том-то и фокус!
Каждому достанется по вере его: слыхали, наверное. «Тварь ли я дрожащая или право имею…». Вопрос вопросов. Так вот, если человек решит, что правомочен, а потом, старуху-то процентщицу порешив, поймет, что никаких прав не имеет, а является тварью дрожащей: вот тут-то он в капкан и попадает, вот тут-то он и виноват. И ничего с этим поделать нельзя, как ни крути…
АДВОКАТ. Ваша, господин прокурор, теория вины перед Господом, отождествляемым с божественной человеческой совестью, занимательна, хотя и не оригинальна. Но вот на выходе получается полная несуразность: мой подзащитный виноват, а какой-нибудь Фердыщенко и все скопище подобных ему… людей ни в чем не виноваты, ибо никакой вины за собой не видят, а видят только свое «угнетенное», в кавычках, положение и без зазрения совести, которой у них нет, стремятся извлечь выгоду, обманывая Мышкина.
Получается, что Ставрогин, дело «Бесов», – виноват, ибо сам признал за собой вину и не выдержал мук совести, а Верховенский – не виноват. Ибо ни в чем не раскаивается и, значит, не наказуем и ТАМ (указывает вверх), ибо никакого внешнего, объективного рассмотрения жизненного пути подсудимого не предвидится, а Страшный суд есть проекция представлений человека о своих поступках, и вопрос его собственного восприятия этих поступков и намерений, и прощения непотребств самому себе?!
ПРОКУРОР. Получается так! Помните, речь адвоката… Другого. Из рассматриваемого нами дела. О том, что, цитирую, «ничего нет естественнее, чем по бедности шесть человек укокошить». Так вот, если по совести укокошить и не раскаяться потом в малодушии, то, быть может, и не будет в том никакой последующей кары! И, кстати говоря, вера и смертоубийству не помеха. Гражданин Рогожин так, кажется, говорил: «Один совсем в бога не верует, а другой уж до того верует, что и людей режет по молитве…».
К чему я все это говорю? Может, потому, мы и судим Мышкина? Может, потому именно он и остался на заклание, что сам, САМ (!), как магнит, притягивает карающий меч правосудия?
Тоцкого мы уже судили. С него как с гуся вода! На «страшном суде» своей совести скажет: «Сластолюбец! Сластолюбец закоренелый и в себе не властен!», и… оправдается! А Мышкин – не скажет. Он станет винить себя и подтвердит собственную виновность и наш приговор. И не мы Мышкина обвиняем, он сам себя многократно обвинил и приговорил. Приговорил совершенно не как Ганя Иволгин. У того приговор иного рода. От бессилия достичь желаемого, от невозможности утолить голод тщеславия. Нутро Мышкина взрывает острое ощущение собственной вины!
АДВОКАТ.