Агент Геката. Сергей Тюленев

воспитаннице пансиона, оставленной на милость чужих людей. Конечно, чужие люди не имели злой души или злых намерений, но в ребенке они не всегда видели ребенка; ребенок для них был воспитанником или – в лазарете – пациентом. Они воспитывали, заботились, лечили, ухаживали, но все это они делали как люди, выполняющие свои профессиональные обязанности. В общении с воспитанницами пансиона приоритетными для сотрудников оставались, в сущности, их собственные нравы, привычки. Поначалу, когда их только принимали на работу в пансион миссис Чарлтон, они могли проявлять тепло к детям, стараться видеть в них детей. Но с годами им приходилось защищаться психологически, ведь если слишком привязываться к девочкам, слишком волноваться о них, жить с ними их переживаниями, как мать живет переживаниями своих детей, то никакой нервной системы не хватит! Недаром в норме природа не дает женщине слишком много детей, иначе та сгорала бы до поры не только физически, но и психологически. И вот, участвуя, так сказать, «во всех суетностях» интернатской жизни, персонал всегда как бы ограждал себя непреодолимой стеной, персонал наличествовал как необходимый атрибут пансиона, его комнат, залов, классов, лазарета. Любой служитель пансиона строго следил за соблюдением правил, но не очень-то стремился узнавать кого-то из воспитанниц «в лицо».

      В одном пансионе существовали два параллельных мира, которые мало друг с другом сносились психологически. Воспитанницы, кто в большей, кто в меньшей степени, были родом мучениц, которым выговаривали за проступки, которых одергивали, которым постоянно напоминали, как им подобает и как не подобает поступать, которых иногда, впрочем гораздо реже, хвалили, да и то за то, что сами воспитанницы делали лишь для того, чтобы скрыть что-нибудь неблаговидное, либо уже совершенное, либо только планируемое. Поначалу они интуитивно и инстинктивно пытались выстраивать какие-то эмоциональные мосты между собой и теми из членов персонала, кто казался им добрее, ласковее, но, натыкаясь на стены со всех сторон, становились циничными, учились таиться, скрываться, льстить, неблаговидно, откровенно лгать… В них рано развивалось потребительское отношение к окружающему их миру, в котором можно было получить желаемое лишь потому, что ты изловчилась, обманула или, сделав что-то в угоду нужному человеку, получила желаемое, как собачка в цирке получает сахар за то, что помимо своего желания и природы, исключительно в угоду дрессировщику, перескакивает с табурета на табурет, или прыгает сквозь обруч, или замирает и подставляют свой нос, чтобы на нем вертелась юла.

      Воспитанницы привыкали к тому, что они объявлялись виноватыми во всем, с чем не справлялись их учителя и воспитатели; если те не могли отыскать что-то, то только потому что воспитанницы девали куда-то искомую вещь или – непременно нарочно – спрятали; если локоть наставницы сбивал что-нибудь со стола, если из-за неповоротливости толстой няньки разбивалась посуда или вдребезги разлеталась какая-нибудь ваза, то это происходило исключительно потому, что воспитанницы не поставили эти предметы