– Птичка на хвосте принесла, что ты вчера отказалась от обеда и ужина.
Инга не ответила. Захар вчера не заглядывал, и это был самый спокойный и терпимый день из всех предыдущих с тех пор, как она попала сюда.
– И сегодня не стала есть. Опять взялась за старое? Мы с тобой говорили об этом. Не будешь есть – буду кормить насильно через капельницу. И тогда уж точно не удержусь и добавлю что-нибудь для улучшения аппетита и корректировки поведения.
Кровь отхлынула от лица, язык омертвел.
– Побледнела… Значит, перспектива не радует, я правильно понял? Так в чем же дело? – Захар явно был не в духе, говорил резче обычного, обрубая слова с нещадностью мясника с топором. – Месяц все шло нормально, и вдруг пошла какая-то муть. Что с тобой опять?
Инга прислушивалась к его словам внимательно и настороженно, как к иноплеменному говору в чужеродных краях, и молчала, словно боялась неправильно отреагировать, разбудить гнев и навлечь на себя ритуальное наказание. Она через силу проглотила комок в горле, но не смогла выдавить ни слова. Неужели она здесь только месяц?.. Разве не четыре?..
– Ты не забыла, что я говорил о благоразумии? Всему есть предел, и даже у меня рано или поздно заканчивается терпение. Не прекратишь ерепениться – продам и дело с концом. Ты этого хочешь?
Ему испортили настроение, и теперь он пришел срываться на ней. Может, повезет, и он забьет ее до смерти?..
– Короче говоря, – Захар скрутил окурок в деревянной пепельнице, – я тебя предупредил. Больше распинаться не стану.
Во лбу ломило от сдерживаемых слез. Инга не позволяла себе реветь в присутствии шакалов, но с каждым днем было все труднее крепиться. Силы убывали, истощалась выдержка. Почему я осталась жива, почему?..
– Что ты сказала?
Инга в испуге подняла голову и посмотрела на Захара, который уже стоял в дверях. Она бормотала вслух?!
– Ничего…
– По-твоему, я глухой?
У девушки мороз пробежал по коже.
– Хочешь что-то сказать или пожаловаться? Я слушаю. – Захар с треском захлопнул дверь и выжидающе скрестил руки на груди.
Инга забыла, как дышать, внутри все переворачивалось. Она не без страха покосилась на эти устрашающие руки, наделенные достаточной силой, чтобы в несколько ударов размозжить череп или проломить хребет. Инга очень хотела умереть, но боялась, как бы в порыве ярости он вдруг не пришел в себя и не остановился. Если он покалечит ее, не доведет начатое до конца, Инга не сможет освободиться. Об этом она не подумала,