Слушая палача и улавливая теплые нотки в мощном голосе, Инга понимала, что реальный мир теперь так же далек от нее, как другая эпоха.
Девушки находились в лагере на особом счету, но не вели праздный образ жизни. Наравне с пиратами они выполняли свои обязанности. Огромный механизм, поддерживающий благоприятные условия для жизни со всеми удобствами, работал бесперебойно и не терпел к себе своевольного отношения. Каждый обитатель вносил свой вклад, от добросовестной работы одного зависела благоустроенность всего лагеря. Раз в неделю составлялся график дежурств, четыре девушки делились попарно и сменяли друг друга, как в многофигурном бальном танце, разделяя между собой ежедневные хлопоты. Подъем в лагере значился в половине восьмого. Девушки занимались стиркой, развешивали мокрое белье и раскладывали по местам чистое, успевая на протяжении дня приглядывать за стиральными машинами. Воду к машинкам носили пираты. Обеды и ужины также ложились на плечи женской половины: приготовить, накрыть на стол, вымыть посуду. Ели всем скопом, в отведенные часы, но не в цветнике – здесь собирались только на «праздничные ужины», – а во дворе, где стояла постройка кухни. Что он собой представлял, Инга понятия не имела. Ее не выпускали дальше овитой зеленью изгороди по периметру цветника.
Как Инга узнала чуть позднее, из цветника есть прямой выход в одну из южных бухт, огороженных известняковыми скалами. Океан совсем рядом, если верить словам Захара, но узница не могла уловить дыхание соленого бриза и даже в самые тихие ночи не слышала ропота водной стихии. Сирены бегали на пляж, едва между заботами выпадал свободный час, по вечерам вместе с пиратами грузились в катер и ездили в соседние бухты на пикники. Возвращались уже за полночь и еще долго не могли угомониться.
Два-три раза в неделю, по настроению, устраивались те самые «праздничные ужины» – или, как их еще называли девушки, «междусобойчики». Подготовка к гулянке начиналась позднее обычного ужина: около восьми. К тому времени уже подступала темнота, но, помимо гирлянд, которые зажигались каждый вечер, едва только затухали сумерки, на междусобойчиках разводили большой костер. Инге виделось в этом что-то церемониальное, почти ритуальное. Девушки носили с кухни кастрюли с гарниром и тарелки с закусками, расставляли бутылки с выпивкой, раскладывали приборы. Когда все рассаживались, один из пиратов принимался жарить на мангале замаринованную с утра кабанину.
Из каменного мангала вырывались огненные языки, копченый дым раздразнивал аппетит, и голодная стая орала во все горло. Мясо подавалось с пылу с жару и раздиралось прямо руками. Инга наблюдала за всем, сидя на веранде. Она до сих пор не знала, как кого зовут, и толком даже не видела лиц. Девушек она различала по цвету волос; куда хуже обстояло дело с пиратами, которые выделялись