Глава 12. В кабинете Карла Натановича
В мягком кресле, на гобеленовой подушечке, любовно пошитой вдовушкой Богомоловой, Карл Натанович восседал за письменным столом, поглаживая толстыми пальчиками зеленое сукно столешницы: «Мой кабинет, моя квартира».
Он добился того, о чем всегда мечтал – материальная независимость и признание в обществе. И если богу было угодно, что все пришло к нему именно таким путем, значит, так тому и быть – случайно порванный бархат, маленькие прозрачные камешки, играющие на свету разноцветными бликами. Только, как Егору сказать об этом? В показаниях кузнеца про собаку только два слова, мол, отдал фельдшеру, а про ошейник – ни-ни. Может, на словах что-то сыну передал? Не зря же он в город вернулся. Почему тогда о Пушке ничего не спрашивает? Или приглядывается?
Ох, запутался Карл Натанович, аж ладошки вспотели.
Солнечный луч, робко пробившись сквозь накрахмаленный тюль, золотистыми пятнышками брызнул на докторскую лысину, приятно согревая затекшую шею. Пузатая чернильница на мраморной подставке приветливо подставила лучику стеклянную грань. Перьевые ручки дружно отсалютовали золотистыми колпачками. Серебряный поднос с фарфоровыми чашками давно остывшего шоколада лучезарно улыбался, сверкая начищенным мельхиором чайных ложечек. Лишь грузное бронзовое пресс-папье, прижимаясь целлюлозным брюхом к стопке аптекарских бланков, недовольно пряталось в тени Большой медицинской энциклопедии.
Напротив стола, на мягком диване разместились Андрей и Алимпия. Розовощекий малыш в шерстяных шароварах и курточке отчаянно вертелся на коленях отца, пытаясь дотянуться до розового зайца на спинке дивана.
Чисто выбритый и вымытый Егор пристроился в углу, на мягком стуле с кривыми ножками, подложив под зад отцовский картуз. Уперев руки в колени, он весь подался вперед, прислушиваясь к доктору. Длинные волосы расчесал на прямой пробор, заправил за уши. Выданное вместо старого ватника и заношенных брюк чистые вещи приятно пахли лавандой и апельсиновыми корками. В самый раз ему одежда купеческая – косоворотка с галифе, да теплый пиджак. Сапоги хромовые уважительно поскрипывают.
– Никто не видел, как Егор в дом входил, и в доме его никто не видел, кроме Липы, – голос Карла Натановича звучал тихо, как-то по-домашнему.
– Все так! – пробасил из угла Егор. – Эх, не надо было тыркаться к ней, одеялом укрывать! Кто ж знал, что у барышни сон чуткий… как лучше хотел… ан нет, поскакала подглядывать, топотала как корова – вмиг учуял.
– Что ж следом не пошел? – бросила через плечо Липа, обиженно скривив губы. – Медведь неотесанный.
– Разговор не закончил, а опосля состорожничал – вдруг городовых вызовешь, ну и драпанул в лавку… кто ж знал, что баронессу грохнут.
– Ох, Егорша, да никто ее не грохал – закупорка