В садах не видно ни души. Дураков нет гулять в такую погоду среди голых деревьев. Я неторопливо перевожу дух, наслаждаясь уединением. Возле меня все время кто-то торчит. То фрейлины, то братья, то какие-нибудь дворцовые прихлебатели… Побыть одной – это ли не счастье! Вот бы мне еще и свободу…
Я задираю голову к небу и силюсь вызвать то чудесное чувство полета, как тогда, когда с моей руки сорвалась соколиха… Ничего не получается.
Зато над головой раздается недовольное карканье, и ее воронье высочество усаживается на ветку прямо передо мной. И склоняет набок головку, словно недоумевая, где меня так долго носило.
– Поговори мне еще, – бранюсь я, но умная птица отлично знает, что на самом деле я не сержусь, и скачет по ветке прямо ко мне.
Я уже вижу, что записка плотно привязана к вороньей лапке и обмазана черным воском – от посторонних глаз.
Я вытаскиваю нож. Ворона протестующее каркает.
– Как же я иначе отцеплю ее, глупенькая?
Быстрое движение, воск послушно крошится, и я сдергиваю с лапки драгоценный пергамент. Пока убираю лезвие в ножны, спрятанные на запястье, ворона смотрит на меня, ожидая награды.
– Прости, маленькая, но сегодня ничего нет, – говорю я. – А теперь лети прочь скорее! Пока нас обеих не убили! – Я хлопаю в ладоши, но ворона всего лишь перелетает на соседний куст. – Кыш! – кричу я.
Ворона укоризненно каркает, взмывает в небо и благополучно исчезает за стеной замка.
– С воронами разговариваем, госпожа?
Это низкий голос Бертрана де Люра. Едва не подпрыгнув от неожиданности, я превращаю свое движение в изящный разворот ему навстречу.
– Как бы вас в ведовстве не заподозрили, – говорит он.
Я насмешливо улыбаюсь:
– Разве обо мне уже этого не болтают?
Он наклоняет голову, признавая мою правоту:
– Может, и так, но все равно вам небезопасно ходить здесь одной, госпожа.
Голос у него звучный, выговор правильный, но слово «госпожа» он произносит как-то так, словно хочет сказать нечто иное и весьма оскорбительное. Или мне так кажется из-за того, что похоть прямо-таки пышет от него, окутывая меня душным плащом. И давно он испытывает ко мне влечение, интересно?
– Где ваши фрейлины? – сурово спрашивает он.
В его глазах таится угроза, но, как ни противна мне Жаметта, я не собираюсь отдавать ее на растерзание.
– Я велела им оставить меня одну. У меня разболелась голова, и я вышла подышать свежим воздухом.
Он оглядывает уединенную часть сада, где мы находимся, и я понимаю: ничто не укроется от его глаз.
– Красота госпожи должна была бы привлечь соловья или певчую коноплянку, но никак