Казенные ненужные уроки других учителей – от сих до сих по учебнику – прошли мимо меня, то-есть я прошла мимо них. Всеми правдами и неправдами пыталась увильнуть от формул, пробирок, колб. Добродушный и равнодушный физик Владимир Валерианович ставил четверки всем подряд, химичка Эмилия Ильинична со своими щелочами и кислотами была не так щедра. Самыми ненавистными были уроки математики. Кира Львовна, по прозвищу Тигра Львовна, сама как две трапеции, поменьше сверху, побольше книзу, вместо лица квадрат с мясистым носом, желтые короткие волосы, серые на затылке. Она роется в моей парте, извлекает очередного Диккенса и рявкает: «литературра», приведи р-р-одителей!» Из всей математики я усвоила только, что «пифагоровы штаны на все стороны равны». Папа сердился редко, но я его огорчала: как это не уметь решать простые задачки»? Во ВХУТЕМАСе в двадцатые годы высшую математику преподавал Павел Флоренский, и папа отлично справлялся.
Как все мои одноклассницы, я трепетала перед Валерией Герасимовной, преподавательницей географии. Она старше нас лет на десять. Прямая, сухощавая, она никогда не улыбалась, никогда не делала замечаний, не повышала голоса. На бледном лице будто застыла гримаска безразличия. Какая была в ней загадка, почему она так гипнотизировала нас? Все хотели понравиться ей, указка так и летала по карте, развернутой на двух ножках впереди доски. Папа подарил мне глобус, и у себя за печкой я находила и «проходила» страны с таинственными певучими названиями: Исландия, Испания, Великобритания. Может быть, Валерия Герасимовна жила внутри этих невиданных сказочных земель? Я зачитывалась Диккенсом, но стеснялась спросить, почему он английский писатель, а не великобританский.
В кого же еще могли мы влюбиться? У нас не было знакомых мальчиков. Меня до войны водили в балетный кружок при Клубе писателей на улице Воровского (Поварской), но там был девочкой даже зубастый Волк, охотившийся за мной, Красной шапочкой. Мы танцевали в пустом дубовом зале, бывшей масонской ложе. Если за давностью лет не путаю, роль Волка исполняла Ёлка Левина. Ее папа, писатель Борис Левин, погиб в Финскую войну, маму, художницу Левину-Розенгольц арестовали в 1949-ом. Балетмейстер Мария Павловна играла на рояле, называла его «сильно пьяным» («фортепьяно») и запомнилась прической: тугие косы, свернутые в баранки, заслоняли уши, я их так и не увидела, зато батман тэндю и три главные позиции освоила навсегда.
Красная шапочка и серый волк
Не получалась у меня только мазурка, потому что не было кавалера, прищелкивающего каблучком. В нашем дворе на Баррикадной мальчишки, послевоенная шпана-безотцовщина, дразнили меня «ласточкой», наверно, потому, что я носила пальто с крылышками. Антисемитские дразнилки еще не стали популярными.
Моим одноклассницам