– Извини отец, нам ждать, сам видишь, некогда… чинись спокойно, – он сует в руки водителю мятую купюру и становится на середину дороги, расставив руки. Первая же машина тормозит со скрипом тормозов и шипением шин…
– Ты что, придурок, жить расхотелось… Тут же, видимо, заметив меня в скрюченном состоянии у обочины: «Куда везти, брат?»
В результате, после бесконечных поисков, находим дверь в приемный покой… Олег под стрессом начинает дергать ручки всех дверей, кричать, чтобы привезли каталку… санитарки уводят меня под руки в палату, а его выталкивают в коридор. Через пелену боли помню стенки, выкрашенные до половины зеленой краской, санитарок в белых халатах. Кто-то гладит меня по голове, кто-то стягивает сарафан и переодевает в больничную рубашку, мне теперь больно все время, без перерыва, болит везде – спина, живот, ноги. Я сама по себе представляю шар, наполненный этой невозможною мукой. Я хочу только, чтобы все скорее закончилось. Пусть все скорее закончится.
В холле больницы Олег болтается от двери до двери. Его длинные ноги отмеривают четырнадцать шагов туда и обратно – длина коридора. К нему подходит бабушка-санитарка:
– Ну что ты маешься-то, сынок. Шел бы домой. Первый ребенок-то?
– Да… Когда она родит, а? Сколько ждать?
– Ну, первородка… тут тебе никто наверное не скажет, может, два часа, а может, и сутки… иди себе домой, выпей чаю с валерианкой. Авось, позвонят, когда все закончится.
Мне бы тоже пойти домой и пить чай с валерианкой. Ну почему мужчинам так просто жить на свете. Иди себе, пей чай, переживай дома на диване. А мне тут мучиться. Я лежу одна в палате, периодически заходят то врач, то медсестры, то санитарки.
– Сколько еще, доктор… сил нет… больно.
– Всем больно, милочка, все терпят, – врач, женщина холодная и уставшая, с желтыми мешками под глазами и пергидрольным цветом отбеленных волос.
Через час примерно… счет времени я потеряла, зашел другой врач, осмотрел меня, позвал санитарок, все засуетились, позвали еще врачей. На мои вопросы они отвечали только: «Расслабьтесь, дышите глубоко».
Решили стимулировать роды, мяли мой живот, проталкивали малыша, я почти теряла сознание от боли. Наконец, вот оно, мое счастье – слезы текли по щекам. Ребенок, мальчик, и, главное, мой!
– Какой он красивый, – осипшим от боли и криков голосом произнесла я, – прямо весь в меня.
– Ну, мамочка, – усмехнулась молоденькая санитарка, – от скромности не помрете, отдыхай, давай, дело сделано. Намучалась, небось. Ребеночек-то трудный попался, еле достали.
Меня везут в палату, где я, наконец, погружаюсь в такой