За это монсеньора отправили помогать мне на пастбище. Но Вэйланд, что и неудивительно, на мои горячие заверения в том, что я справлюсь и сам, невозмутимо выхватил у меня из рук косу и стал лихо косить засохшую траву для лошадей. Помню, он почему-то остановился на несколько секунд, покачал в руках косу, кивнул и продолжил косить. Что это было, я до сих пор не знаю.
Вэйланд… За все то время, что мы прожили в Аббатстве, мой господин сильно изменился… Так мне казалось до сегодняшнего утра.
Я покинул конюшню с рассветом и, дойдя до кельи монсеньора, устало повалился на сено, служившее мне кроватью. Конечно, в комнате полагалось жить одному, но кюре Гуго сделал для нас с монсеньором исключение и разрешил жить с Вэйдом в одной.
– Петр! Ты поздно лег, – тихо прошептал над моим ухом монсеньор.
Я удивленно приподнял голову и посмотрел на Вэйда. Вместо ответа Вэйланд кивком указал на окно, в котором я увидел монаха, стоявшего в другой башне и собиравшегося бить в колокол.
– М-монсеньор… Вы же не хотите сказать, что…
– Да, Петр! Лучше тебе сейчас же встать и помочь мне одеться, иначе мы…
Звон!
Этот ужасный шум разлетелся по всему Аббатству, заставив меня вздрогнуть. Колокол! Я подскочил с сена и машинально стал надевать на монсеньора заготовленную со вчерашнего вечера льняную хабиту. Саранча на поля, давайте, руки, слушайтесь! Завязывайся, дьявольский пояс, завязывайся!
– Петр, дьявольское отродье, что ты там копаешься? – рыкнул монсеньор и, оттолкнув меня, сам завязал веревочку. Затем посмотрел в окно и сморщил нос.
– Не успеем… Если только…
Лицо графа прояснилось, и он выскочил из кельи и помчался по коридору. Вскоре я услышал торопливые шаги по винтовой лестнице. Опомнившись, я помчался за господином. Как Вэйд хочет добраться до противоположного конца Аббатства, не опоздав? А опоздание не всегда каралось ссылкой в конюшню. Иногда, если поутру молитву читал монах Асколп, он мог наградить