Тропа стала разрастаться, кромки ее расширились, и узкая колея превратилась в широкий тракт, мощеный булыжником. Дорога шла по распадку между холмами. Городские постройки, плесенью облепившие склоны, появились над горизонтом.
Наддав, Ришон проскочил мимо изъеденных временем скал, за спиной полыхнул закат, красный, как дымящаяся кровь. Холмы расступились, впереди и внизу громадное плато, окруженное цепью сросшихся в одну стену отвесных гор, а на самой равнине, как гнилые зубы в провалившемся рту, тысячи домов гигантского пригорода.
Вскоре показались первые купола церквей, обозначился силуэт – огромная белокаменная крепость. Стратхольм окружала высокая стена с множеством сторожевых башен. Главные постройки находились на возвышении, на самой вершине – громада дворца, похожего на кулак в латной рукавице. У северных ворот возводили часовню, но без особой поспешности, строительные леса пустовали.
С боков поплыли пашни с аккуратными бытовками, все еще окруженными дремучими лесами, сторожевые вышки тянутся в небо, чтобы из-под крыши можно было смотреть поверх деревьев. Тракт вынужденно идет через мрачные чащи, пусть и откинутые просекой на десяток шагов в стороны.
Стены города медленно вырастали. Над главными воротами распростер крылья огромный бронзовый ангел. Створки толстые, из дерева и начищенной до блеска меди. Из-за стен доносились голоса, слышалось мычание скота на пастбищах, щелчки бичей. Телеги тянулись в город и из города, создавая иллюзию муравейника. Снежный покров едва коснулся владений Хедрика, чему Ришон был несказанно рад.
Стратхольм приближался. Брусчатка с шумом стелилась под копытами, ветер уже не свистел в ушах, ласково трепал волосы. Бархат под рукой Ришона повернул к служебному въезду в сотне шагов от главных ворот.
В вечерней дымке копыта звонко простучали по дощатому мосту. Ришон натянул удила – вороной встал, словно высеченный из скалы, только пар вырывался из разгоряченных ноздрей. Церковник с трудом выпрямился, тело от долгой езды закостенело.
Ворота заскрипели, створки раздвинулись с ленивой неспешностью. Оттуда вышел привратник: сухощавый старик с орлиным крючковатым носом. Он снял шляпу, вытер мехом лицо, на солнце блеснул голый, как колено, череп. Нос большой и мясистый, и по этому носу церковник наконец вспомнил человека, которого уж никак не ожидал здесь увидеть. Нищий с паперти, ошивавшийся у храма пару лет назад.
Грудь и спину привратника защищала кираса, широкие стальные наручи прятали предплечья, штаны шерстяные, сапоги с металлическими набойками. Он остановился перед Ришоном, загораживая дорогу, зыркнул враждебно, стараясь распознать в знакомом лице только что сбежавшего из клетки убийцу. Пара колючих глаз бесцеремонно бегала по монаху, пока в них не засветилось такое ненужное узнавание. Потрескавшиеся губы хрипло произнесли:
– Что привело вас в Стратхольм?
Ришон развернул бумагу и молча протянул привратнику. Тот повертел пропуск,