Сегодняшний вечер едва ли не полностью копировал предыдущие десять. Бабушка в очередной раз сказала, чтобы мы не расстраивались, постаралась дать маме денег, но мама лишь грозно глянула на нее, и сказала, не портить мне настроение, на что я скептически подняла бровь. У бабушки с дедушкой денег было немногим больше, чем у нас.
Дедушка в очередной раз говорил, что даже не знает, когда он родился, и никогда не страдал от этого.
Лишь когда родители легли спать, я все же не выдержала натиска любопытства и прошла в коридор. Там на ощупь нашла коробку, тихо взяла ее, стараясь не уронить стоящие рядом на полке свечи, ключи, мамину шляпу и корзинку. Прижав коробку к себе, я прошла на кухню, села возле окна, с которого падал хилый лунный свет, и вновь, на уровне интуиции, нарыскала свечку со спичками на полке у входа. После тихого шаркающего звука слабый рыжий свет залил крохотную кухню, и я поднесла небольшую головку спички к фитилю свечи, от чего тот вспыхнул, давая комнате освещение.
С неким содроганием, закусывая губы, я кончиками пальцев ухватилась за тонкую ленту, и нервно выдохнула, заставляя пламя свечи содрогнуться. Мне было безумно волнительно тянуть на себя золотой провод, что легким трепетом упал на пол, когда я его сдернула, и выпустила с рук. Застежка гулко щелкнула, поддаваясь напору пальцев, и крышка слегка приподнялась, отбросив тень на стену рядом. Практически ничего не чувствуя, я дотронулась до белого дерева, и приоткрыла завесу, от которой вмиг отшатнулась, вздернув руку, и колыхнув пламя. В коробке была золотая подвеска, увенчанная двумя буквами – МК. Две мои заглавные буквы, инкрустированные сапфирами. К застежке была прикреплена записка, написанная, явно рукой Диего – слегка скачущий, размашистый почерк, с крупными завитками французских букв. Всего пара строк, тронувшие меня до невесомого подрагивания уголков губ.
«Будь счастлива, Мария».
Тень развалин кирпичной, осыпавшейся стены, местами разрушенной до основания, где я пристроилась – была бесполезна, даже в ней тошнило от жары. Прислоняясь к обожжённой неровной кладке, я глотала горький воздух, наполненный пылью, и тихо молила, чтобы Машье скорее приехала. Хотелось сбросить кожу и вымыть её в ледяной воде, а не стоять здесь под самым пеклом. Невыносимо душно. Казалось, если на землю упадёт капля, то она зашипит, и испарится белым паром.
Время медленным песком утекало мимо, и солнце стало идти по небосводу в сторону запада. Давно уже миновало два часа дня, но экипажа Машье все не было, словно кучер целенаправленно вел его медленно, сонно покачиваясь на козлах. От Веракруса, главного портового города Новой Испании, до Мехико дорога лежала через Тласкалу, и выходила на двести шестьдесят миль*, потому, удивляться такой задержке было бы странно. Смена лошадей, устающих везти ее многочисленные чемоданы, прибавляла к дороге несколько дней. По моим нехитрым соображениям и рассказам Машье, редко когда дорога занимала меньше двадцати пяти дней.
Издалека разнесся тихий трепет многотонных колоколов,