После возвращения домой и радости первых трех дней, вместе с домашними делами и спокойствием – когда их с ___ никто не трогал, когда она могла сидеть в интернете или в ванной часами, самостоятельно планировать день, пришло узнаваемое, но совершенно новое чувство одиночества. Время не шло, жизнь не двигалась, все было тщетным. Но и сил на то, чтобы что-то сделать не было.
В последний день больничного заточения Саша представляла себе разные косметические приятности, личное пространство и свободу дома. Она ожидала, что выйдет из больницы другой: более опытной, прожжённой, всепонимающей, философски настроенной. Но такое изменение долго не продержалось. Только за порог – неделя и все улетучилось. Сашу снова начало качать, как лист на ветру.
Весь вопрос был в том, что больница со своим холодным безразличием, людьми в белых палатах была нереальна, как будто во сне, казалось, Саша сейчас проснется и обнаружит, что все прошло, она по-прежнему дома, на последних сроках беременности и дело в ее страхах. Или что страшная больница просто ширма, декорация, нечто, не имеющее отношение к реальному миру. Сейчас она выйдет из больницы и ей скажут – “ха-ха, вы просто были в реалити-шоу, почти как в фильме “Шоу Трумана”, смотрели ведь? Вот, ну и досталось же вам. Теперь возвращайтесь к прежней жизни”.
А когда она вышла, то понимание обрушилось на нее не мысленно, а в физическом, бытовом плане. В своей квартире она была не одна, а с ____, пойти никуда без него не могла – только в туалет, и то спасибо его спокойным периодам сна – вся жизнь была расписана до минуты, и основное время занимал ___ с занятиями, кормлением, купанием, в общем всеми детскими делами, которые раньше Саше не терпелось начать делать. Но еще большую часть занимали анализы, лекарства и больничный стационар. За этот месяц получалось, что с людьми в белых халатах, так или иначе, они встречались через день.
Старой Саши больше не было.
Она ждала ответ от страховой, который мог прийти в любой день и подарить ей миллион нервных клеток и радостную новость. Саша старалась не вздрагивать каждый раз, когда приходило пуш-уведомление на телефон, потому что ожидание убивало. Скоро-скоро, еще немного, и она будет чувствовать себя увереннее.
– Какая вы красивая мама! – однажды сказал старенький охранник в магазине – который, естественно, никак не мог знать, что с ребенком что-то не в порядке – и Саша внутри поморщилась, как будто ее оскорбили, а потом одернула себя и буркнула “спасибо”.
Она начала замечать, что злиться и раздражается, когда к ней применяли слово “мама”. Она стеснялась быть матерью ребенка-инвалида. Сам факт был ужасен, а звучало это еще хуже. Пока это было выше ее сил.
У матерей одиночек, да еще с детьми инвалидами, была – и есть – особая репутация. Как у бабулек, склочных, мелочных, противных, – тех, которые ездят на транспорте чтобы сэкономить пару десятков рублей, тех, которые поучают всех подряд жизни, сидя на лавочке, тех, которые ворчат на государство, своих